а мне очень понравилось в итоге, однако
хочу на концертыыыыы

Пишет  Akabe Shadow:

GACKT: New Style

Спасибо за наводку Теншину

Источник Disk Garage

URL записи

Все в курсе про инди-лейблы, мэйджоры, и прочие прелести музыкального рынка, я думаю.

Тут на меня с утра напал демон рассуждений. 25% рынка поделено инди-лейблами. В основном это известные инди, типа Domino Records, на котором Мартышки пишутся, например. Куча мелких, которые на коленке печатают диски и также с коленки их где-то как-то пускают.
Ну и большая четверка-тройка *учитывая то, что EMI продали с молотка UMG и Warner'у примерно в пропорции 3:1*. Ими взято около 75% рынка. В США - около 80%, в Европе - около 85%, в Японии - около 60%. Как-то так.

В чем здесь весь интерес, собссно. Инди-лейблы на 60% где-то, на деле, псевдоинди - процесс записи и т.п. не контролируется мэйджором, а вот дистрибуция продукта и мерча и т.п. - вполне. А политика мэйджоров известна - минимум они сдерут три шкуры, приебутся к аранжировкам *все помнят ООС и траблы с ним в США? тогда Музы, кстати, оказались крепкими орешками, потому что обычно все идут на уступки и режут звук и альбом в угоду лейблу*. Потом обдерут по финансам, дав музыканту максимум 8-10% прибыли. Но зато вы будете играть на стадионах. Возможно. И возможно, будете играть дольше одного тура. И придете за Грэмми, и вам полебезят товарищи из Академии, хотя нихрена ничего в вашем альбоме нет нового. Зато все модно. Зато лоббисты лейбла довольны. И вы в тему.
Если вы выбираете инди-лейбл - нормальный инди - тут конечно все интереснее. Звук инди, в процесс записи не лезут, денег получите куда больше и т.п. Можно уйти в глухое инди, организовав типа лейбла своего, полную команду менеджемента-дистрибуции-лайвменеджемента-промоушна. Правда, с продажами придется выискивать экстравагантные способы - если не ошибаюсь, в пример можно Корнера с IAMX привести *хотя Volatile Times он вроде как на Rough Trade выпускал, надо обложку The Unified Field глянуть Оо*

А вообще, основная проблема - в погоне за рынком США. Как ни крути, а он на первом месте. И это такая заветная корова плюс, которая, в общем-то, и не самая прибыльная, и не самая крутая, но брендовая. Как Apple - может и х..я, но бренд, и все на нем катают-работают.
Я понимаю юных музыкантов. Они видят, как легко можно взлететь там на чартах, как все это круто смотрится - гламурно, блескуче, прибыльно.
Но когда старички начинают в ту же степь лезть, пытаться "взять США наскоком" - это конечно вообще финиш. Учитывая специфику культуры американцев, и то, что они не схавают ничего нормального. Именно схавают - под этот рынок все и по звуку обтачивается особым образом. Потому что пипл требует привычной жрачки, как гамбургера, только музыкального. И тяжко привыкает к необычности. А значит - либо ты пишешь так, как принято, либо ты свою оригинальность торгуй в Азии и Европе. А это не брендово, не круто. Корову-то священную ты не оседлал.
Имхо, добился успеха - зачем тебе мэйджор? Площадки, фесты, все такое - получишь в полном объеме и так. Это вопрос менеджемента и денег, которых при умном подходе и раскрутке к 3 альбому у всех уже хватает точно. И тут инди - самое умное решение. Если не вообще свой лейбл. Придется побегать конечно, подолбаться, но в итоге результаты будут. Тык нет. Либо на мэйджоре продолжают. Либо ради США к нему клеятся упорно. Хотя бы в плане дистрибуции. Что вызывает у меня лично приступ изжоги и желания убивать. Терпеть не могу поддержку монополий, которые еще и гробят качество музыки. Что есть священно, неприкосновенно и карается ментальной казнью.

Музы, имхо, пали на этом фронте наконец. Это их промоушн нового тура, отчасти звук нового альбома, и прочие мелочи показывают. Правда, рынок они так и не взяли, а вот в плане наград-продаж (в том числе и тикетов, но тут все совсем сложно и пока что рановато делать окончательные выводы) пошло откровенное дерьмо. Что лишний раз подтверждает правило - на этом рынке случайных людей нет. Подточились под требования Warner'a целиком и полностью - лови няшку. Правда, вас еще помнят старыми, а значит, конфликт интересов и все такое, и не факт, что покатит.
Не хочу, чтоб Мартышек так же покатило. X Japan. Franz Ferdinand. Хочется скрестить пальцы, и молиться

Это был поток мыслей утра среды

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

ОМГ
Я нашла ИДЕАЛЬНУЮ песню для слэша никто не хочет написать ничего под нее? мне сразу привиделся один старый читаный фик, теперь сижу, название пытаюсь вспомнить хДД *фореве слешер блеать*
*и ведь слушала я ее годами, а до перевода не доходила, а тут... *

перевод
Ты настоящий моралист,
Ласкаешь пальцами меня своими.
А я - скорее террорист,
Лишь только ты захочешь - я восстану.

Любовью связанный специалист,
И ногти кожу мне ласкают.
Мне б подтвердить любовь - я эгоист.
Хочу дойти до самой глубины тебя.

Ты держишься подальше от меня…
Ах… Прежде чем уже не справлюсь я

Могу ли я любить тебя
В огне дрожащем этой ночью?
Все хорошо как есть, но все же…
Больше…
Глубже…
И губы столь умелые твои
Меня с ума свести готовы.
Давай растаем вместе, ведь
Я…. Твоя… Ваниль….

"… ты слишком желанен" -
Говоря, ты холоден как пластик.
Как у эколога твой страстен взгляд
И поцелуи что горят на коже - сердят.

Твое лицо искажается…
Ах…. Я сделаю это сам…

Могу ли я любить тебя
В огне дрожащем этой ночью?
Все хорошо как есть, но все же…
Больше…
И Быстрее…
Вид твоих влажных губ -
И я дышать уже не в силах.
И нет нужды в словах, ведь
Ты и я - не горящая любовь…

Ах…рассветов сколько надо сосчитать
Ах… чтоб эта ночь пришла к концу?
Ах…Рассыпаны по небу белые цветы
Ах… И окруженный ими, умираю!

Могу ли я любить тебя
В огне дрожащем этой ночью?
Все хорошо как есть, но все же…
"И видел я другую сторону монеты."
Мне даже стыдно, что в сети я твои попал.
Все видят как дрожат колени.
Я не хочу предать,
Я лишь хочу в тебе нуждаться…

Могу ли я любить тебя
В огне дрожащем этой ночью?
Все хорошо как есть, но все же…
Больше…

я таки решила эту песню откатать к Пасхе. на тон поднять и как следует отпеть-отыграть хДД может меня попустит, а то у меня даже тетка уже напевает "crucifyyyyy my looooove", когда на кухне возится вечерами)
ну в самом деле - надо ж чувствовать произведение. а на данный момент я чувствую именно это. возьму еще парочку уроков, и вообще будет ок.
*вспомнила, как я впервые каверила Муз на бритпати в 2008, и меня чуть не казнило полфандома за кощунство хД время идет*
CML Cover by Ekaterina Karatetskaya

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

уфф, я таки решила оживить сие творчество. осталось поскольку совсем немного дописать, а тема мне все еще нравится. тапками не бить хД

Автор: KattyKotik
Название: The Changes
Статус: в процессе движения куда-то там
Рейтинг: R (а вообще хз, будет видно)
Пейринг: BellDom
Жанр: AU, а также черт его там знает, тоже увидим
Размер: пока не кончится любопытство, что же там дальше.
Описание: "This's is dark world. Our world. And you pay for the paradise always"
Ворнинг: автор находится под губительным влиянием вселенной Underworld, что обеспечивает специфичность сюжета. душа помимо прочего, требует смертоубийства, кровищи, любови и траха, так что осторожно, не оцарапайтесь.
А, ну и автор не писал вечность, и хз, когда соберется в следующий раз, так что ляпы естественны.
Беты: отсутствуют ввиду шизанутости создателя.

прочие части смотрим здесь makeillusions.diary.ru/p186542539.htm, здесь makeillusions.diary.ru/p186542472.htm, и здесь makeillusions.diary.ru/p186542338.htm

Глава 1.Глава 1.
Sweet dreams are made of this
Who am I to disagree
Travel the world and the seven seas
Everybody's looking for something

***
Черно-красное. Все черно-красное – стены, потолки, мебель, и даже тапочки у кровати. Черные сигары на прикроватном столике почти черного красного оттенка. Человек, задумчиво рассматривавший свое отражение в зеркало, казался тоже черным – надвинутый на глаза капюшон черного кожаного плаща, скрывавший лицо полностью своей тенью. Из общей черноты выделялись лишь черные пальцы, медленно и задумчиво перебирающие серебряные браслеты и кольца в небольшой и изящной – и как ни странно, ослепительно белой – шкатулке. Странные пиктограммы, изящные витые буквы, холодная серебряная гладь под стать лунному свету. На сегодня в ход шли самые тяжелые, слегка почерневшие от времени вещицы – семейные ценности должны быть показаны лицом буквально.
Семейные ценности. Человек сказал это вслух, и засмеялся резким, жутковатым в этой черно-красной тишине смехом. Что-то было не так, что-то менялось – но в мире постоянно что-то меняется, и крупная полная луна, светившая в окно, тому лучшее доказательство. Фигура прошлась к окну, подняла раму, выглянула на улицу – залитая ночными огнями, с редкими фигурами прохожих, безразличная ко всему, что не происходило в ее границах. Раздался тяжелый вздох, и вот рама опущена, а человек устремил свой шаг к двери. Щелчки пальцев включали и выключали подсветку стен, заводившую тревожный танец с тенями на полу, роскошной кровати, зеркалах. Потянул руки к дверной ручке – снова раздался хриплый смех, и очередной щелчок бесшумно отворил все три двери – черно-красная, тонкая блестящая – серебряная, огромная сейфовая – лучшая броня кажется, какую можно достать. Бесшумное движение – и чернота лестницы поглотила любое движение…

***
Вольдемар бродил по зале, нервно сжимая и разжимая пальцы. Ничто не пугает бессмертного больше смерти. Смертные верят в рай. Ждущее их вечное будущее. Бессмертных не ждет ничто. Просто пустота, ощущение холода и ничто. Воплощенный в вечности атеизм – тот, который никогда не постичь этим существам, из которых многие из его родни вышли.
Семья. Это слово имело привкус крови и горечи, крови и жизни, крови и сладости – но крови более всего. И если наступало время для борьбы – хотелось встретить его, как положено. С широко раскрытыми глазами, крепкой рукой, верными людьми вокруг. Но все это вмиг оказалось пустым звуком – по всему замку в кокаиново-мескалиновом трипе извивались сотни парочек, сотни людей, готовых пойти за предводителем, но совершенно не имеющих разума. Бессмертье, сила, власть – все, что имело для них значение. И он сам – сам Отец – боялся. Боялся смерти, словно какой-то ничтожный червяк, кем он мог бы быть, если бы дед вовремя не уничтожил того человечка, пленившего сердце его матери когда-то очень давно. А Вольдемар-старший не покорил сердце черной богини едва ли не в ту же ночь. О, это бешеное обаяние Арсенов – всегда под стать своему имени, воплощение мужества и силы, покорявшее женщин.
Мысли забрели куда-то вдаль, вглубь веков. Это было смешно – с момента, когда он вдохнул свежий воздух мира, и отец перегрыз его пуповину, вознеся над Великой залой и провозгласив наследником, прошли века. И вот теперь – теперь он испугался смерти. Пустоты, в блаженство которой его предки уходили самостоятельно, и которая грозила ему раньше времени. Инстинкт? За эти годы он не оставил никого от своей крови, кто мог бы возглавить клан – особенно в эти смутные времена. Трое обращенных, – всего лишь трое за годы, вопреки уставу, запрещавшему делать это Отцам, – и вот двое из них где-то в бесконечных анфиладах замка, пирую с прочими, и смерть должна была придти сегодня к ним. Элизабет, несравненная сестра – она хорошо знала правила. Никто не должен будет выжить сегодня ночью, чтоб не оспорить завтра права наследника.
Его права. Сына по крови, по сердцу. Мальчик, еще юный, не разменявший и полувека – застывший навечно в своих прекрасных двадцати восьми. Что-то в сердце Вольдемара подсказывало, что его имя значит новое будущее для семьи. Те пару с лишним десятков лет, что этот человек жил в замке, Отец настойчиво отгонял прочь наветы завистников – бесконечный шепот о его излишней утонченности, задумчивости, мягкости всего лишь раздражал. Мальчик напоминал его самого когда-то – романтичный бессмертный. Безжалостный, когда это было нужно. И несравненно одинокий.
Мэттью. Вольдемар ждал его, меряя шагами огромный семейный девиз и щит, изображенные на полу Великой залы – места, где веками Отцы передавали детям знания веков, знания мира. И вот сегодня это произойдет – но вокруг не будет толпы восторженных бессмертных, засыпающих розами пол – только они двое. И тайны. Великие тайны великого народа.

***
Не так. Определенно – это было в воздухе. Или то был запах крови? Волна поднималась из желудка к горлу, и сдерживать ее становилось все сложнее. Красный ферарри представлял собой груду искореженного металлолома, и Мэттью сомневался, что что-либо могло спасти людей внутри. Но проверить стоило. Человеческий инстинкт – древний как мир. Жаль, что большего, чем вызвать врачей, он сделать для них не может – ему было запрещено обращать людей еще в ту пору, когда его шеи коснулись клыки его собственного обратителя, и мир открылся с новой грани ощущений.
Два тела внутри определялись безошибочно. Чертова задержка – Вольдемар не любит ждать. Но что-то было не так – и нужно было понять, что именно.
Он не ошибся. Женщина и мужчина. Сначала справа – легкое движение руки откинуло железные щепки. Но девушке в ярко-голубом платье помочь был бессилен уже любой – кожа была бледнее бумаги, покинутая кровью. Снова свело горло. Мэттью судорожно сглотнул, и сжал руки на остатках двери, безжалостно кроша их в мелкие железные щепки. Заставил успокоиться бунтующее тело. И пошел дальше – левая дверь ждала своего часа.
Выдернутая легким движением петля отпустила лист искореженной стали – и буквально на руки бессмертному выпал мужчина. Его ровесник. Страшный ночной кошмар его совести и мыслей – кошмар, потому что никто и никогда не говорил ему, глядя в хрустальные шары или карты, открывавшие вампирам все будущее, что этот человек перейдет его дорогу снова. Или то переселение душ?
Бледный человек застонал в его руках, прервав поток бессвязной паники и мыслей. Он не был ранен – по крайней мере, внешне казалось так. Несколько царапин, ушибленная голова. Словом, повезло куда больше соседки. Но сознание не торопилось возвращаться. И тогда Мэтт отчаянно дернул головой и решился – не веря сам себе.

***
Спустя час на пустой автотрассе догорал остов красного Ferarri, в отсутствующих глазницах-стеклах которого четко выделялись два трупа. Полиция приехала еще через час, когда было уже поздно спасать что-либо. В протоколе занесли сухие и короткие данные об обнаруженной машине с двумя обгоревшими скелетами, предположительно мужчины и женщины. Владелец машины – Доминик Ховард, идентифицирован по ДНК из крови – положительно. Причина аварии – превышение скорости вкупе с погодными условиями. Дело возбуждено не было.

Глава 2.Глава 2.
Say it's over
Yes it's over
But I need you anyway
Say I love you
But it's not enough

Час. Еще один час ночь уступила дню, а этого парня все еще нет. Вольдемар сел на возвышение в северном углу комнаты, прозрачные льдистые глаза настороженно смотрели в темноту. Что, что его могло задержать? Амелия? Вряд ли. Ульсены были слишком заняты последнее время. Что, что что же…
Дверь распахнулась неожиданно, принеся порыв ветра. В дверь вошел мужчина среднего роста, в развевающемся черном плаще, на ходу откинул капюшон, обнажив голову с взхломаченными черными волосами, затем снял плащ вообще – под ним обнаружился худощавый молодой человек, затянутый в кожу буквально с ног до головы. Резкий запах ворвался следом – дорога, дождь, кровь, дым. Чужая кровь. Бледное лицо было бесстрастно - разве что синие глаза расширены больше обычного.
- Ты опоздал.
- Определенно. Были дела, требующие решения.
- Кровь?
- Это никого не потревожит.
- Элизабет сделала свое дело. Ничто не должно помешать нам этой ночью. Ты молод, но справишься. А я выстрою знания в нужную цепь.
- Ты думаешь, стоит делать это? Ты все еще мог бы воспользоваться помощью людей, и родить себе сына.
- Ты не чувствуешь? Луна стала другой… Мир меняется, и у моих детей не будет времени стать взрослыми. Ты – все, что у меня есть. И ты знаешь, что делать. Твои нервы обучены владеть душами с рождения. Я просто дал тебе силу, но наибольшую – ты имел всегда.
- Я буду скучать.
- Ты слишком человек. А я слишком стар. У нас мало времени, торопись. Сестра даст его столько, сколько в ее силах – но пощади ее, ей предстоит много сделать для тебя еще.
Купол залы разошелся, впуская свет полной луны, упавший на сплетения кинжалов, пиктограмм и крыльев в центре комнаты. На блестящих серебром линиях стояли двое. В полной тишине младший склонился над рукой старшего – легкий стон отметил погружение клыков в плоть. Пара минут – все было кончено. Пыль уносило сквозняков прочь – в лунном свете, закрыв глаза, сжав с немыслимой силой руки в кулаки, стоял молодой бессмертный. Губы были искривлены, словно от боли, но спустя некоторое время он широко раскрыл режущие льдом синие глаза – и рассмеялся жутким смехом, отраженным сотни тысяч раз стенами мгновенно. Бесшумные бледнолицые черные тени наполнили Великую залу, и под сводами раздался женский голос, древней формулой нарекавший нового вождя.
Льдинки на лице отражали непокорную волю и властность, семья склонилась в поклоне перед ним, клянясь в верности, а в глубине черных, как все тайны мира, зрачков плескалось дикое отчаяние…

***
Чернота. Боже, что это – эзотерическая лавка или комната ужаса, такие популярные в современной мире? Белокурый мужчина приподнялся на кровати и в недоумении огляделся вокруг. Последнее, что он помнил – как машина набирала скорость на дороге, стекло заливал дождь, глупо шутила спутница, а в голове царил полный бардак и туман от утренних забав-возлияний.
Нет, похоже на дом. От простыней и одеял пахло мужским одеколоном – бодряще-возбуждающее сочетание с табачными нотками; на столе лежала стопка книг и рядом же – Playboy, точно такой же, как на его столике в его доме; на кресле валялись брюки и несколько носок – глаз невольно отметил, что все были разные. Мужчина поднялся на ноги – голова чертовски болела, комната немного плыла перед глазами, но в общем, жить было можно. Выпивки, как ни странно, поблизости не нашлось – а дверь из комнаты оказалась закрыта. Судя по виду за окном, он находился где-то на второй линии, но где точно, сказать было невозможно.
Впрочем, большим адом, чем последние месяцы, это точно не будет. Как и вся прочая жизнь. Бессмысленный круговорот событий – мальчик-паинька, наследник богатого состояния, похожий на какую-то отгнившую звезду старого поколения, рисующий картины под настроение иногда, но чаще всего – бестолково прожигающий жизнь по всяким злачным и не совсем местам. Ни образования, ни семьи, ни даже родни – все погибли когда-то давно в авиакатастрофе. Словом, сплошная зеленая тоска. Двадцать девять лет веселой и бессмысленной жизни, от которой хотелось бухать еще больше – и даже ноль друзей. Почти без воспоминаний. Память услужливо подносила только отдельные куски – видимо, услужливо решив, что нет смысла хранить одинаковые и бесполезные вещицы. А переехав в Австралию год назад, он вообще оставил позади море всего.
Иногда тянуло на что-то серьезное. Заняться рисованием. Или играть на басу. Но было некогда – жизнь бежит, все течет и меняется, и кому есть дело до работы над собой? Сегодняшняя ночь, пожалуй, самое интересное событие за последние месяцы. Жаль только, что нечего выпить или прикурить – словно в доме живет какой-то святоша.

***
Ночь отступала перед днем, окрашивая краешек горизонта в едва заметные серый. Пора было домой. Еще неделя ночевок – или дневаний? – дома, прежде чем соберутся все главы дружественных кланов и торжественно одобрят выбор Вольдемара. И тогда стены замка поглотят все – коллекцию картин, огромный рояль черного цвета, книги и рукописи, кровать цвета крови и любимые мелочи. Остальное поглотит огонь – никаких следов.
Главное было другое. Что делать с человеком, которого он запер в своей спальне? И более важное – как? Как это все могло произойти?
Когда-то давно…

***
На изломе века в мире родилось много великих групп. Перемены всегда рождают гениев. Первые переломы сознания породили рок и его первых героев. Переломы времени – родили им смену. Среди самых ярких восшедших на небосклон звезд была британская группа из небольшого приморского городка в райской части Альбиона – Девоне. Создавшие целый мир протеста закостенелому в своем обычном безумии – без ума и разума – миру, они стали одним из наиболее ярких явлений мировой рок-сцены. Миллионы фанатов, огромные стадионы от края до края земли, и прочие атрибуты богов. И исчезновение – такое же божественное. Просто пропавший в один день самолет с двумя основными и самыми скандально-загадочными членами группы – фронтменом и драммером. Безутешный басист, ушедший на покой воспитывать детей. Миллионы фанатов, бережно хранящих билеты на концерты и воспоминания о былом. Армия, не менее сплоченная памятью, чем поклонники Кобейна – и даже более. Их объединяло бессмертие духа – чего было не отнять даже в самых ранних альбомах их кумиров.
Двадцать пять лет. Четверть века. Мир стал другим – совершенно другим. Свидетелей тайны прикосновения черной призрачной фигуры к полумертвой жертве авиакатастрофы, подарившего ему второй шанс, знали едва ли несколько сотен человек на планете. Еще меньшее – задумывалось о связи судьбы бога и бессмертного. И только один – все эти годы думал о белокуром демоне и ангеле своей жизни, который остался за гранью того рокового полета…


Глава 3.Глава 3.
Je vais et je viens
Entre tes reins
Je vais et je viens
Entre tes reins
Et je me retiens

Доминик вылезал из-под кровати, сердито отряхиваясь от пыли. Боже, неужели хозяин не убирал тут вечность? Какие-то старые шлепанцы, коробки, грязные вещи, и пыль, пыль, пыль – мотками, клубками, огромными нитями бесконечной длины она оплетала даже дно кровати. И вообще – создавалось ощущение, что владелец дома лишь изредка ночует в этом месте. О, а это что за пятно…
Мужчина пошвырялся в кармане джинс, извлек телефон, провел по экрану пальцами, навел луч света на пятно – и в ужасе отшатнулся. Кровь. Небольшие брызги и потеки по краю кровати, тумбочки, на стене, на полу. Словно кто-то, играя, брызгал кровью из игрушечного распылителя. Он вскочил, схватившись руками за голову и в полном шоке неосознанно расшвыривая светлые лохмы пальцами, превращая и без того не слишком аккуратную прическу в сплошной ад.
- Не стоит тратить себя на столько эмоций. Минус энергия, иногда это может стоить жизни.
Блондин резко развернулся, в движении опуская руки в карманы и принимая агрессивную стойку – выработанная за годы практики по веселым заведениям всего мира привычка. Вошедший скрывался в тени по-прежнему, и все, что было – голос. С ленивой грацией тигра, с мелодичными переливами, словно его владелец прекрасно был знаком с вокальной техникой. Доминик оценил противника – примерно такого же роста. Или не противника? Что вообще происходит?
- Где я?
- Интригующе, не так ли? Это мой дом. Прошу чувствовать себя полноценным жителем.
- Мне нужно домой.
- Не уверен. Возьми, прочти на досуге.
На кровать упал глянцевый журнал, послышался странный звук, словно незнакомец щелкал пальцами – комната озарилась жутковатым призрачным свечением, словно стены внезапно стали флуоресцировать. Легкое движение – и неслышно исчез.
Ховард ошарашено огляделся вокруг, протянул руку, взял журнал, взглянул на обложку – и опустился на кровать, внезапно обессилев…

***
Пальцы становятся жесткими мгновенно. Мэттью вырвал подоконник в подъезде одним легким движением. Выругался – снова предстоит просить Анатоля заниматься его хозяйственными проблемами. И вообще, давно бы пора попросить его заняться уборкой в квартире – скопившаяся пыль должна действовать на нервы этому тощему засранцу, оккупировавшему его спальню. Мэтт усмехнулся – ну вот, сначала он уничтожил всю его жизнь, подложив чужой труп в автомобиль, теперь заботится о его комфорте. Что дальше?
Нужно было скорее понять загадку этого парня, и потом разобраться с возникшей проблемой. Теперь, когда больше было не на кого положиться, приходилось быть осторожным. Клан чересчур погряз в удовольствиях – деньги лились рекой, и не меньшей рекой лились наркотики и прочая дрянь. Ему это не доставляло удовольствия – прежнее отвращение, нажитое еще в молодые годы, все еще жило в крови. А вот родне пришлось по вкусу – по большей части перешагнувшие порог смерти в очередной подворотне под очередным кайфом, они и жили так же. Это расшатывало клан, и если сам Вольдемар имел мало доверенных людей, у него их и вовсе нет. Есть доверяющие ему. Верящие в него. Такие, как Элизабет, сестра его отца по крови, моложе Мэттью всего на сотню лет, но считающаяся самой мудрой в их семье. Или как Анатоль, заведующий всем, что требует хозяйского глаза. Или Эмили, старая, коварная бессмертная, во власти которой находились все призванные к войне, «вестники смерти», как их называли – любившая его за необыкновенный голос, лишь усилившийся, как и прочее, с обращением. Но все они так и не стали своими за прошедшие годы. Слишком долго он оплакивал свое прошлое. Друзей, родных, лучшего друга. А после уже было поздно менять одно другим. Одиночка – так его воспринимал клан. Да и он сам. И вот вчера все изменилось. Луна говорила правду…
Внутри жило странное нечто – проснувшееся или родившееся снова? Оно не требовало крови милого блондина, запертого в его спальне, как это бывало обычно, вовсе нет – оно требовало чего-то большего, о чем всегда много говорили вокруг, над чем шутили в бытность человеком – но чего никогда не было прежде. Другая жизнь – там были девочки, женщины, романы, и прочая ересь. Женщины состарились, потеряли прежний шарм и превратились в сморщенных старух, девочки стали женщинами с кучей детей, мужьями, разводами и пособиями на детей. А он застыл в своих двадцати восьми – и не знал, хорошо это, или плохо. В день своего рождения, каждый год, Мэтт приходил в гости к Крису – конечно же, тот не знал этого. Смотрел, как растут его дети. Как стареет он сам. Потом приходил к своему брату – глядел на его старость, на взрослых племянников, на их детей. Бывал и у родителей в гостях – дома, после на кладбище, где они нашли свой покой. Это был чужой мир, он был там чужой – и это не пугало, нет, давно уже не пугало. Пару лет он вглядывался обезумевшим взглядом в знакомые окна – и даже нечаянно как-то расцарапал Крису окно пальцами, вызвав массу предположений: что же это было? Но время затягивало раны, и вот уже ежегодные визиты стали совершаться с привычным юмором, и даже обсуждаться после с Вольдемаром.
Но во всем этом не хватало последнего звена головоломки – того самого друга, с которым они летели с чертовых островов, где занимались дайвингом и писали новые песни. Он никогда не спрашивал Вольдемара, что сталось с Ховардом – хватило фразы «Я спас тебя. Единственного». Это тревожило, пробуждало по ночам, когда тот снился, словно вживую заходя в его дом с бутылкой неизменной текилы или виски, и заводил разговор о житье-бытье. Иногда он появлялся в его постели, с улыбкой шлюхи, знающей, чего она хочет, и соблазнял – несмотря на крутящееся в сознании осознание асбурдности происходящего, и что Мэтт ложился спать вовсе не для того, чтоб сон превратился в поток секса, которого никогда не было, и тем более не будет. Сны не несли отдыха – он не был нужен. Но в них были ответы на многие вопросы, и вампиры практиковали сновидения не менее часто, чем гадания или мескалиновые провидения.
Черт, его же надо кормить. Да и самому не мешало подкрепиться. И Мэттью пошел обратно в квартиру, на ходу снимая верхнюю одежду.

***
- Уходи. Закрой снова дверь в спальню, и уходи к чертям собачьим. Иначе я убью тебя, слышишь, убью чем попадется под руки, кретин, убью, закопаю, размозжу твою набитую дерьмом голову о твою чертову кровать и спляшу на всем этом. Убирайся.
- Хмм, забавно. Кажется, я тебя вытащил из этой передряги. Соглашусь, пришлось подтереть кое-какие следы, вроде твоей прежней жизни. Но ты жив. Радуйся тому, что имеешь.
- Радуйся? Радуйся, говоришь? Да ты совсем охренел, скотина!, - буквально завизжал Доминик, и вскочив с кровати, обрушился кулаком на челюсть своего собеседника, и отшатнулся, сам удивившись своей ярости.
- Забавно, - произнес черноволосый незнакомец, стирая краем ладони кровь с разбитой губы. – Я давно не ощущал такого слабого удара. И тем не менее, ты поранил мне губы, грязный неблагодарный осел!
Удар с другой стороны вызвал у него шипение – происходящее начинало действовать на нервы. Пара движений – и вот его противник уже лежит на кровати, а он сидит на его ногах, придавив ладонью скрещенные и загнутые за спину руки блондина. Снова странный вкус во рту – не жажды, нет, пару минут назад он неплохо подкрепился синтезированной кровью. Волосы у человека под Мэттом растрепались и обнажили шею – до кромки достаточно поношенной и растянутой черной футболки. Внезапно для самого себя он провел пальцем вниз, по коже, потом еще раз, потом поднес их к носу – неуловимый для обычного обоняния запах человека надежно остался в сознании. Приятный запах – чем-то морским, свежим, видимо, гелем для душа, смешанным с запахом пота и теплом движения. И другое желание – провести языком, кончиком зубов по оголившейся коже, слегка надавливая, до мелких капелек крови, выступающих на гладкой светлой поверхности шеи… Он потянулся было вниз, но возня Дома привела Мэттью в чувство, и резко подняв голову, он вдохнул полной грудью и соскочил на пол, открывая поверженному противнику полную свободу действий…
- Ты совсем сошел с ума? Кто ты вообще такой? Черт, ты сломал мне ребра!
- Я был аккуратен, не бойся. Все твои кости еще с тобой – а больше ничего и нет. Я – вестник ночи, если тебе так угодно.
- Кто? Боже, за что? Я не думал, что городские сумасшедшие еще встречаются.
- Думай, что хочешь, у меня нет времени. Я имел глупость притащить тебя сюда, и доставил кучу проблем на свою голову. И неделю на их решение – я не могу ни оставить тебя здесь, ни отпустить, ни забрать с собой таким, какой ты есть.
- Отвяжись, кретин! Не знаю, как тебе удалось убедить мир в том, что я мертв, но я все еще жив и могу доказать обратное.
- Кто станет слушать тебя? Я легко сделаю твою жизнь частью психушки на ближайшие десятилетия твоей жизни.
- Ублюдок! Что ты получил – мои деньги? Или тебе по душе просто заниматься садизмом и смотреть, как люди мучаются?
- Ты прав. Иногда это бывает занятно. А что я получил… Проблемы. Вы одна большая проблема на мою и без того находящуюся на угольях задницу, мистер Доминик Ховард. Что ты будешь есть? Твой любимый салат с омарами и кальцоне?
- Эээ…. Откуда ты это знаешь?
- Так. Пришло в голову. Ужин будет через час. На будущее – меня зовут Мэттью Беллами, и я твой новый и единственный друг, защитник и человек, с кем ты можешь разговаривать без опасности лишиться жизни в ближайшие тридцать секунд после любого ответа.
И произнеся сию странную речь, он развернулся и покинул комнату. Дверь осталась открытой, но ошеломленный Доминик не решился выйти из комнаты, и по-прежнему лежа на кровати, обдумывал свое новое приключение в виде готической квартиры с не менее странным обитателем в кожаной одежде, с крашеными в смоляной черный волосами и странными глазами льдистого синего оттенка. Что-то в нем было знакомое, странно-знакомое… Но слишком неуловимо. Возможно, когда-то они пересекались на очередной пьянке… А может, и нет… Пугало и другое – новый знакомый привлекал внимание своей четко очерченной одеждой фигурой, и странное волнение от этого тоже казалось знакомым, а пронзительный взгляд то ли пытался прочесть все мысли разом, то ли раздевал донага, и это казалось весьма интересной идеей…

Глава 10.Глава 10.
Remember me when you're the one who's silver screen
Remember me when you're the one you always dreamed
Remember me when everyone's noses start to bleed
Remember me, special needs

- Черт возьми, до ближайшего концерта месяц – месяц! И я вполне могу провести время как я хочу! – Беллами недовольно морщится, кашляет, и меряет шагами комнату, желая словно снести к черту все стены моей уютной квартиры на набережной Виктории, купленной совсем недавно и недавно отделанной, что было бы совершенно нежелательно.
Ненавижу, когда он болеет. Болеющий Беллами – это сто трагедий разом, а я предпочитаю одну - здоровую и хотя бы немного вменяемую. И эту трагедию нужно постоянно пытаться хотя бы удерживать в определенных рамках. Нет, я конечно не бог, но определенно волшебник. И поскольку его дорогая девушка свалила на неопределенный срок, – учиться, к родне, еще куда-то там, – я приехал к этому обалдую. За няньку, за мамку, за всех разом. Кроме любовницы, естественно.
Это определенно расстраивает иногда – и определенно смешно. Иногда мне кажется, ему ни до чего нет дела, и все его любовные увлечения – не более, чем некие инстинктивные движения организма, нуждающегося в вдохновении, сексе и няньке женского пола рядом. И это чертовски обидно. Все эти годы я – и его нянька, и вдохновение, и создатель кучи иллюзий относительно прочих объектов рядом. Но – не большее. Несмотря на все искры и зажигания...
- Бля, Дом, – Мэтт хрипит и кашляет, но отчаянно пытается что-то мне доказать, срывая остатки голоса. Ах, да – ему приспичило поехать на Ривьеру и позагорать. Что значит, что в воду он полезет через час, а через два сляжет совершенно. И это за месяц до гигов!
- Мэтт, заткнись ради бога, – швыряю в него диванную подушку, попавшуюся по руку. – Никаких Ривьер! Никаких морей! Никакого дайвинга – ты слышал меня, никакого! И ноль слов, дубина безмозглая. Иначе петь придется мне – представь себе, как воодушевятся фанаты! Это будет определенно успех номер один – учитывая, что за драмы сядешь ты!
Выпучив глаза в комичном ужасе, Мэтт плюхается в кресло напротив. Определенно, довод возымел успех – чем он никогда не пожертвует, так уровнем концертов. Но ребенка нужно тешить игрушками, и, – заткнув все свои пожелания подальше, – я собираюсь с духом.
- Во-первых, я запрещаю тебе говорить. Иначе тобой займется либо скотч, – придется потерпеть, когда я буду срывать и клеить его тебе на рот заново три раза в день, чтоб тебя накормить, – либо Крис, и тогда плюс к больному горлу ты получишь фингал под глаз и будешь таки молчать. Во-вторых, я купил билеты на вечерний концерт на завтра – поедем слушать Прокофьева в исполнении Лондонского симфонического оркестра. И в-третьих – заткнись, еще раз повторяю!
Глаза напротив блестят, как два блюдца с водой на солнечном свете. Вспоминаю четвертый довод, иду в коридор, притаскиваю куртки и огромный шарф. Все очевидно – Мэтт послушно одевается, и мы выходим на свежий воздух...

Мы гуляем по сонному городу. Легкий вечерний туман мешается с выхлопами машин, создавая плотную завесу, фонари таинственно мерцают в этой сплошной пелене, и игла Клеопатры неожиданно выплывает на нас, и кажется гигантской. Мы движемся в сторону Парламента – неторопливо, в полной тишине. Изредка я вижу боковым зрением, как Мэттью извлекает телефон, быстро строчит смс, и снова принимает прежний глубокомысленный вид. Хотелось бы знать, о чем он думает – я неожиданно понимаю, что меня безумно раздражает эта его болезнь, его молчание. Мэтт должен говорить. Должен кричать, нести околесицу или философствовать, по сто пятьдесят слов в секунду, это его нормальное состояние – то, к которому я привык за долгие годы. Молчащий Беллами напоминает мне о другом – худшие моменты его жизни, бутылки виски, бесконечные унылые сидения у меня в квартире, у него, или в каких-то злачных мрачных местах... Не лучшие воспоминания.
Присаживаемся на скамейку – эти знаменитые лавочки с осетрами, больше похожими на какую-то непонятную рыбу из разных частей, но... поверим на слово их создателям. Рука автоматически тянется к карману – вспоминаю, что курить нельзя. Неожиданное – чувствую прикосновение к руке, оборачиваюсь к Беллзу... Решительно невозможно – эти грустные посеревшие глаза просто убивают, и весь он слишком уж растерянно-поникший. Прекрасно понимаю – его раздражает неспособность говорить не меньше моего. Телефон? Хорошая идея, достаю свой и начинаю писать. Уже легче.
"И все же до концертов еще месяц!"
"Никаких Ривьер, никаких дайвингов, никакого моря. Почему я вечно должен тебе говорить "нет", чтоб услышать твое "срал я на твое нет"? Тебя мама не учила в детстве ничему?"
"Я хотел предложить тебе поехать домой. В Девон. Впрочем, если тебе нравится больше Лондон и эта сырая грязь в воздухе, забивающая мне и без того больные легкие, ок, останемся тут".
Девон? Он предлагает... вдвоем туда?
Кажется, я не был там целую вечность. Нет, я часто бываю в Тинмуте, у матери и сестры, но... Поездки к родным всегда сумбурны, и даже когда наши родители жили по соседству, это все было размыто... А когда мать Мэттью переехала прошлый год в Ньютон-Эббот, мы вообще перестали пересекаться. Тем более просто ездить туда вдвоем - последний раз... Это был 2001 год... Вечность назад, вечность, которую скрепляли его проблемы и мое ожидание чего-то... Чего не было, чего не будет. Девон – это было бы чудесно...
"Куда именно?"
"Сидмаут... Тинмут... Помнишь, стадион, где мы когда-то познакомились? Интересно – там все еще можно гонять мяч и в сентябре?"
"Ты скучаешь по футболу?"
"Я был неплохим нападающим, не помнишь?"
"О да... мой нос должен помнить..."
"Да, а потом я притащил тебя домой, и судорожно обкладывал тебе все лицо льдом."
"И я отморозил себе губы к черту..."
"Неправда, они всего лишь посинели, и потом – я же их быстро согрел!"
Смотрю на него – я-то хорошо помню, как он согревал мне посиневшие от долгого прикладывания льда губы... Темно, но кажется, я таки вижу, что его уши покраснели. Встает – встаю вслед за ним. Все же – забавно...
- Я с удовольствием съезжу в Девон. Небольшая поездка воспоминаний. И можно повторить детские глупости: футбол, ночевка на чердаке у твоей матери...
Мэтт пихает меня сбоку, начинает отчаянно жестикулировать, но плевать – мне смешно. Интересно, с чего это его потянуло вспомнить прошлое?..

Глава 11.Глава 11.
A shadow of a man
I am nothing less
I am holding on
Still holding on
And every now and then
Life begins again
I am holding on
Still holding on

***
Дом проснулся от холода. Очевидно, камин потух. Просыпающееся сознание отмечает – за окном дождь, на теле нет ни единого лоскутка ткани, одеяло валяется где-то у черта на куличках, и во рту очень-очень сухо.
Собственно – а что могло быть еще? Доминик подумал, что не удивился бы, если бы дверь была закрыта, в доме нет воды и еды, и Беллами тоже нет. Это было в его духе. Хотя...
Резко накатило – Дом сел на кровати, потер виски, взлохматил и без того спутанные и грязные волосы. Что-то снилось. Что? Знакомое до боли, вроде бы и этот сумасшедший был там... Нет, это определенно странно – Ховард стал вспоминать, когда видел сны в последний раз, и... И ничего. Это было жутко давно, в детстве, наверное. А за последние дни – уже второй. И уж точно – никогда не снились эротические драмы. Чертовщина какая-то...
Тело ломит. Дом засмеялся своим мыслям – нет, это не чертовщина. Дурдом. Он – и Мэтт, и это явно был не сон, судя по пятнам на постели, ломящим костям, и дикому желанию нырнуть в горячую воду и не вылезать долго-долго. Или это еще и холод дает о себе знать?
Холод. Ванна. И Беллами. Или в обратном порядке даже.
Доминик встал с кровати, кое-как натянул на себя свои вещи – прям на грязное с ночи тело, поражаясь в который раз самому себе, и поплелся искать своего нового приятеля.

***
Почему рукам холодно? Странное чувство – я уже много лет не помню ощущения холода. Он есть и все – и плевать.
Ночь была неплохая, сомнений нет. Но что в итоге? Никаких ответов, бесконечные вопросы. Губы, определенно знакомые, определенно знакомое тело – формы, размеры, родинки и запах. И определенно – отсутствие всякой уверенности. Потому что... потому. Это не Ховард, не может быть он. Или все равно?
Двадцать пять лет абсолютно чужой жизни неожиданно начали трещать и ломаться от того, что живой комок воспоминаний не справился с своим автомобилем промозглой осенней ночью. Глупо? Да. Выход? Такого не имеется. И вдобавок, это существо спит безмятежным сном уже который час на той же самой кровати, где устроило полное безумство и оргию совсем недавно, – или это был я? Не помню. Все смешалось в один поток, и единственное, что я знаю хорошо – трахается он просто замечательно. Или я просто слишком давно не занимался сексом?
Еще несколько дней. Нет ничего туманнее моей судьбы после – я не собирался защищать себя. Я собирался умереть, и как можно быстрее сделать это. Нет ничего интересного в бессмертии просто так. Пустая трата времени, сил, пустая тоска, бессмысленное существование – ведь цели нет. Мои цели остались далеко в прошлом. И Ховард появился весьма, весьма невовремя. Дьявол, он всегда, всегда приходит и уходит одинаково.
Как вообще быть дальше – в оставшиеся до возвращения дни, и после, когда мне нужно будет решить его судьбу. Отпустить обратно? Нет. Нет, нет и нет, четкое нет – тысячи причин, почему я не могу это сделать, и тысяча первая – я не хочу. Черт, плечо саднит. Странно... Кожа абсолютно белая, нормальная. Да и не может остаться ни одного синяка – слишком уж быстро они заживают.
Нет, все же первый начал я. И первым получил плоды. Неудивительно. Столько времени эта съедобная штучка маячит перед глазами и отчаянно дразнит – и дразнит чем-то неуловимым, непонятным. Чертовщина...
- Ты совсем сошел с ума? Дома полный морозильник!
Ах, да. Я же стою в дверях уже фиг знает сколько времени. Холодно – вот откуда холодно. И я это ощущаю. Странно... Странно.
- Ты слышишь? Я тебе не мученик на морозе, а живой человек, в конце концов!
Ступаю в комнату, закрываю дверь. Черт, а он и впрямь замерз – бледный не хуже моего. Камин, надо зажечь камин, иду в гостиную, запихиваю дрова, щелкаю зажигалкой – ни черта. Ну конечно, как всегда, мои руки-крюки все портят.
- Бумажку взять не пробовал? Или ты собираешься с крохотного огонька разжечь отсыревшие доски? Умно. Как обычно.
- Что как обычно? У тебя всегда один ответ – как обычно. "Ты осел, как обычно. Сделай так. Сделай эдак. Ничего тебе нельзя давать в руки". Но заметь – не я долбаю машины и не я оказываюсь в идиотских ситуациях.
- Машины? Уже машины? – чувствую, как Дом окончательно заводится. – Во-первых, одна машина. А не машины. И во-вторых, я не навязывался тебе в компанию. Сам притащил.
- Черт, не кури, меня это бесит.
Нарочито медленно, изящным движением кисти давит в пепельнице на каминной полке сигарету, глядя мне в глаза. Два желания – убить и оттрахать. Какое больше, я точно не знаю. Наверное, стоит пойти и просто проверить, как в этом доме включается горячая вода. И работает стиральная машина, а так же что можно поесть. Кажется, мне это точно надо – иначе я вопьюсь в эту руку, дразнящую мой взгляд, и буду медленно слизывать капельки крови с места укуса, наслаждаясь вкусом. Хотя точно – жажду это не утоляет, скорее наоборот, судя по тому, что встав, я выпил едва ли не три порции, и хочу еще.
Интересно... а он все еще помнит, каково это – играть на драмах? За четверть века я освоил бас, и можно было бы...
- Мэтт... а как... ты стал... таким?
- Что тебя интересует? Почему я...
- Нет, почему ты здесь и почему ты вампир, – кажется, на мой сарказм Доминик не настроен, – и что было до того. И... и меня интересует ванна.
Непроизвольно ржу. В этом весь Ховард – мне очень интересно, но чистота и внешний вид в первую очередь. Ванна так ванна...

Глава 12.Глава 12.
I’ve got extasy but I feel the tear is falling down
Yes, I have got extasy
I’m seized with it

- Мы так и будем сидеть в этом чертовом доме, забытом всем миром?
Нет, вопрос действительно назрел. Если Мэтту и интересно сидеть в кресле у камина, уставившись в книжку целый день, то меня это не устраивает. Чертов идиот – сначала он обвинил меня во всех смертных грехах, потом отправился делать горячую воду, в итоге развалил полкухни, – как я выяснил уже искупавшись, – но вода пошла. Даже принес еду из машины – мое счастье, что я позаботился, чтоб там были продукты, требующие только разогрева. Как обычно – все хорошо, пока Мэттью не лезет в дело, хотя готовить есть он умеет иногда. Или нет? Кажется, да...
- Так и будем. Я не хочу давать повода нас тут найти.
- А меня бесит смотреть пятый час на то, как ты уткнулся в книжку носом и молчишь. Очки, кстати, не пробовал заказать?
Тишина. Отлично – мы опять обиделись, надулись и не желаем общаться. Вот что, что я сделал? Кроме того, что заебался сидеть в четырех стенах и попал не вовремя ему под руку.
- Беллами! Черт, ты оглох, я тебя зову вообще-то?
Взгляд, достойный оскорбленного его Величества. Ну все, враг номер один нашелся.
- Ты вообще меня собираешься просветить, что дальше будем делать?
- Я еще не решил, – голос звучит металлически, но мелодичность деть никуда из него не выходит, отчего меня неожиданно охватывает желание истерически засмеяться. – Сообщу, когда придумаю.
- Спасибо, кэп. Курьерской почтой уведомишь или простой? А может, лично посетишь?
Короткий мат, Беллз вскакивает с кресла, натыкается на спинку, хватается за каминную полку – хрупкое старое кресло разлетается в щепки. Кажется, сейчас меня убьют одним взглядом – посеребрившиеся до светло-серого оттенка глаза глядят весьма кровожадно. Короткий неразборчивый выкрик – какой-то жуткий мат, и он вылетает из гостиной пулей. Вверх по лестнице – обиженный ребенок скрылся в спальне. Хм, пойти и договорить? Дибильная лестница, дибильный дом... Уфф, ладно...
- Мы не закончили говорить...

***
Черт, кажется, Доминик перенял это то ли у моей матери, то ли у своей бывшей девушки. И это явно действует на нервы. К черту.
Хватаю его за руку и дергаю на себя. Кажется, он вполне не против, чтоб я втащил его в спальню. Здесь уже тепло, не то, что утром. Слышу, как учащается дыхание, притягиваю ближе к себе, и чувствую, кажется, как учащается пульс – плюсы музыкального слуха, которому подвластно все.
- Расслабься. Я не собираюсь тебя убивать. Насиловать. Кусать. И прочие прелести жизни. Сначала я хочу узнать, кто ты такой. Потом будет видно.
Кажется, или он явно разочарован, что я всего лишь говорю? Впрочем, это даже не разговор, почти шепот – от моих губ до его всего лишь несколько сантиметров. Нет, даже зол – резко выдирает руку, едва не вышибая мне все суставы.
- Кто я такой? Ты вообще, что ли?
И я хорошо понимаю, что виски нам просто необходимо, чтоб поведать историю моей прошлой жизни – и его. Если это была его жизнь. В голове пролетает куча кадров в мгновение...

***
- Черт, Мэттью, ты мне нос сломал!
Доминик схватился руками за нос и застонал. Учитывая, что я много раз видел, как его пытались побить, и он не издавал ни звука, дело было серьезным. Я схватил его за руку и потащил за собой, благо до моего дома минут пять бега.
- Блин, у нас нет льда. Тебе что лучше дать – замороженную свинину или грибы?
- Да хоть что, гром и молнии, у меня нос отваливается, а он развыбирался.
Голос звучит глухо из-под полуприкрытого рукой рта. Как я умудрился запульнуть ему мяч в лицо, не могу понять. Черт возьми, что здесь побольше, я сто лет не открывал морозильную камеру...
- Вот держи, – отнимаю его руки от лица, оцениваю в ужасе масштаб повреждений: разбитая губа, синий нос, фингал под глазом, прикладываю лед, – сейчас подержим немного и все будет хорошо, непременно хорошо.
Кажется, я успокаиваю сам себя. Периодически Дом ворчит из-под огромного свертка с морожеными грибами, закрывшего ему все лицо, но внимания я не обращаю. Хм, время я не засек... придется считать примерно.
Все неприятности всегда внезапны, и отшвырнул мою руку с компрессом Доминик тоже внезапно. Что-то пробурчал – совершенно неслышно. Черт, черт, чееерт...
- Ты мне от... мозил... губы...
Губы у него и на самом деле аж посинели и плохо двигались. Вариант один – я нагнулся и прижался своими губами к его. Осторожно провел языком по нижней губе – боже, да я реально его заморозил! Целую, словно вбирая его в себя, отдаю его холодным губам тепло своих, и неожиданно – чувствую, что он начинает отвечать мне. Дело увенчалось успехом, но впрочем, уже все равно – поцелуй превращается из согревающего в возбуждающий, я хватаю его за плечи руками, вжимаю в спинку дивана...
Неожиданно кто-то заводит машину под домом, и звук приводит нас в себя. Усмехаюсь: "Ну вот, согрелся? И синяк будет не слишком сильный – вовремя приложили лед", он кивает в ответ и собирается домой... А мне жаль это легкое сумасшествие...

Глава 13.Глава 13.
Cause it's wrong
And I've been waitin' for too long
And it's wrong
I've been waitin' for too long
For you to be
Be

Неправда, не может быть правдой.
Впрочем, что есть истина? Всего лишь чье-то мнение, признанное другими таковым.
И что? Истина - рассказ Мэттью? Ок, несложно поверить в то, что мы вообще-то знакомы вечность. Но позвольте – это же полный бред!
Мой лучший друг нашел меня спустя двадцать пять лет. Ах, какая трогательная картина – под стать голливудским мелодрамам. Только вот мы в некотором роде по разные стороны фронта. Вампир и человек. Вы когда-нибудь видели, как волк живет и дружит с ягненком? Нет, в жизни, не в сказках Диснея.
Я нет. И я хоть убей не помню этого человека в своем прошлом – в том, что я помню, кроме выпивки. И я уверен – нам не место рядом, и я не смогу жить с ним в одном доме, и вообще – бред, бред, полный бред!
Впрочем, он и не предлагал мне ничего. Просто рассказал сказку, которая вроде бы как имела место в прошлом. Интересно, и что теперь? Он ждет объятий и восторженного: "Ахх, я вспомнил тебя, Мэттью, дорогой мой, как давно не виделись!", или же что я встану и уйду? Бред, уйти мне он не даст. И я даже не буду и пробовать.
Да и не хочу.
В очередной раз остается сидеть и смотреть на чертов камин. Как будто что-то изменится принципиально от этого.

***
Никогда не ценишь того, что еще не потерял.
Я полностью оправдываю эту фразу. Раньше – много лет назад – я не ценил нашей дружбы. Есть, и есть. Это естественно, что Доминик Ховард, мой драммер, всегда рядом, когда случается проблема. Нет, иногда, где-то в глубине сознания, возникали безумные идеи – и то, слишком давно, еще когда мы стояли на начале пути, и главной целью было просто ощутить кайф от жизни. Тогда не было стремления продать музыку, продать себя подороже – просто идти вперед, видеть, как сходят от твоего творчества с ума люди, и чувствовать похмелье от этого океана кайфа и счастья. И вот это – где-то в глубине таящееся желание, что в один день он неожиданно появится у меня дома на почве страсти – не крышесносящего желания потарабанить в такт моим мелодиям, а неожиданно желая чего-то большего в наших отношениях, и когда он останется ночевать, как обычно, это будет многообещающе, больше, чем просто похмельный вечер с философским бредом.
Глупое желание, оно появлялось, как запретный плод, внутри что-то кайфовало на его волнах – и в итоге ханжески-испуганно запирало под сто замков куда подальше. В итоге? В итоге это совершенно перестало появляться внутри.
А жизнь текла, и вот уже целью стали стадионы, продажи дисков, шоу, публика, пафос и известность. Личная жизнь шла где-то рядом – и может, не потому, что была так уж нужна. Просто в ней было вдохновение, одно из тех двух, которые всегда вдохновляют поэтов – страсть и смерть, и в ней была некая уверенность, что завтра будет таким же, как и сегодня – сильным, стабильным, всегда с тобой. В любом бизнесе стабильность превыше всего – стоп, мы же вроде закончили о бизнесе... или нет?
В этом потоке окончательно ушли разные желания, прошлые, искренние... Мы больше не ездили в Девон, не отдыхали в одном месте, общаясь по душам – мы вообще стали общаться на тему искусства и только. Да, оставалось искусство: музыка, живопись, музыка, живопись... вещи, которые мы оба ценим и которые нам близки. А потом пришел день... и я остался один.
Это "один" – в мгновение раскрыло глаза. Одиночество никогда не было таким реальным. Я потерял больше, чем просто собеседника, драммера, утешителя и друга – я потерял часть себя. Неожиданно так. Я не скучал ни по кому настолько сильно. Все прочие были живы, я следил за их успехами, жизнями, поддерживал тайком, – но его я не мог ни поддержать, ни посетить. Его просто не было. Потому что не было.
И тогда я понял, что я потерял. Кого.
Двадцать пять лет – оплакивая то, что когда-то был шанс получить... но так и остался неиспользованным шансом...

***
Окончательно темнеет, и я дергаю Доминика за плечо – он спит на кресле, поджав под себя ноги, и весьма неудобно выгнув шею.
- Эй, соня, шагай в спальню. Пора бай-бай.
Черт, кажется, я начинаю привыкать к его режиму: дневное бодрствование, ночной сон. И вообще к сну. Хотя мне в этом нет нужды. Человек ворочается на кресле, разгибает спину, стонет – так и есть, шею у него заклинило. Автоматически хочу предложить размять, останавливаю себя на начале фразы. Только не хватало касаться его шеи. Я не сдержусь. Он проходит мимо меня, к дивану. Нет, это не дело, на этом диване было неплохо трахаться, конечно, но спать на нем невозможно – во сне явно чувствуешь себя более нежным. А мне не нужен Ховард-развалина, когда через пару дней предстоит, возможно, сражаться за его жизнь.
- Принцесса, оставь диван в покое и отправляйся спать в спальню, как все люди. И не смотри так на меня – на насильника-маньяка я не очень похож, я вампир, а ты больше таки напоминаешь шлюшку, чем невинную девственницу. На той кровати мы можем спокойно и не заметить друг друга.
Фыркает снова, но встает, и отправляется в спальню. Кажется, от этого дома у меня останется много воспоминаний... Если я не уничтожу его уезжая.

***
- Хватит ворочаться! Тебе может принести пакеты для мусора? Тот большой, как для трупа – ляжешь внутрь и точно не дотронешься до меня даже пальцем.
- Отъебись, я сплю.
Резко оборачиваюсь, вижу на его лице смесь отвращения, борьбы с собственным желанием, отчаянного страха и любопытства. И безжалостно швыряю:
- Мне стоило оставить тебя гореть в твоей машине.
И тут же отворачиваюсь – видеть эти круглые обиженные, удивленные глаза у меня нет никакого желания.

Глава 14.Глава 14.
Fall into you
Is all I ever do
When I hit the bottle
Coz I'm afraid to be alone
Tear us in two
Tear us in two
Tear us in two
Because I want you too
Because I want you

Мэттью открыл глаза. Что-то было не так.
Может быть конечно это просто уже паранойя.
Но может быть, и вовсе наоборот.
- Здравствуй, наш дорогой и великий наследник знаменитых Арсенов... Давненько мы с тобой не встречались... – промурлыкал женский голос из темноты коридора.
- Амелия...
- Да, она самая. Решила навестить тебя, но потом увидела, чем ты занимаешься, и немного задержалась неподалеку. В гостях.
- Что тебе нужно? Совет начнет собираться лишь через пару суток – и явно не здесь.
- О, это дружеский визит. И разговор.
- Спустись в гостиную и подожди там. Я не один.
- О да, ты не один. Я чувствую.
Мэтт вскочил с кровати, натянул джинсы и бесшумно выскользнул из комнаты. В переполохе он не заметил, как приподнялся на локте и задумчиво уставился в ночную темноту спавший рядом с ним Доминик...

***
- Знаешь, я хотела тебе предложить один интересный план... Забирай свое щуплое недоразумение и катись ко всем чертям. Подальше отсюда - Австралия, острова, Новая Земля....
- Ты не хуже меня знаешь, что я отвечу на это.
- Ок. Поставлю вопрос иначе. Что ты собираешься делать со своим человеком? О да, я даже отвечу – ты не можешь его обратить.
- Ты уверена?
- Ты человек. Ты всегда им был и будешь – слабый внутри. Не смотри на меня своими глазами, они и отражают твою сущность. Ты человек – и ты никогда не захочешь лишиться своего друга. Прости – своей шлюхи. Ой, прости, своего...
- Смерть и обращение – разные вещи.
- Да, но главе клана предстоит умереть через семьсот лет. Ты согласишься добровольно расстаться с своей игрушкой? И кстати – ты же в курсе, что даже двести лет немногие живут, а до семисот доживают одни вожди да счастливчики? Твой дружок явно не будет твоим спутником жизни – ты переживешь его на сотни лет. И ты убьешь его – как одного из обращенных тобой – ради твоего наследника и безопасности рода. Как Элизабет убила всех прочих, обращенных Вольдемаром. У меня хорошая агентура, Мэттью. И мой вариант – хорош.
- Убирайся к себе. Встретимся на Совете.
- Но...
- Убирайся.
- Интересно, что скажут твои родичи, когда узнают о человеке в твоих покоях? И долго ли он проживет? Прощай, Беллами. Удачи!
Амелия растворилась в темноте за окнами. Мэтт налил себе виски, подбросил дров в камин и задумчиво уставился на огонь. Она была права – либо он обратит Доминика, но явно либо переживет его, либо убьет сам, либо... либо нет, и тогда его убьют члены клана едва узнав. А они уже знают – вряд ли Амелия не сделала эту новость достоянием всего их народа. Еще бы – у самого неприступного вампира появился любовник, человек, за несколько дней до официального воцарения как главы одного из древнейших родов... Новость века просто.
Стоит ли Ховард... жизни? Славы? Места вождя?
И что вообще делать?

***
- Ты влип.
Угу. Дом верно подметил все детали. Интересно, и что я должен говорить?
- Да, влип. И что?
- Не думал, что для тебя вообще это проблема. Ты мог бы убить меня, и покончить на этом.
- Я уже говорил. Я не могу. Ты... ты другой. От тебя пахнет... человеком. Но я не могу... не могу выпить тебя до дна.
- Попробуй.
- Ты спятил? Нет, быть человеком – это нечто явно слишком идиотическое.
- И все же – попробуй мою кровь. Я так хочу.
- Я не могу остановиться, если начинаю делать это. И это – не самое приятное в жизни, поверь. Инстинкт – но не в удовольствие. Я за всю свою жизнь от силы человек десять пустил на еду. И не намерен делать это с тобой.
Тьфу, этот взгляд – кажется, я уже это видел. Расширенны зрачки, ищуще-желающе-страждуший взгляд, и – о черт! – он таки и почти совершенно раздет. Не успеваю охнуть – он хватает меня, тянет к себе за воротник рубашки, жадно впивается в мои губы – слегка подзабытый за прошедшие почти сутки вкус, такой идеальный, знакомый до боли, и я чувствую его руки, лихорадочно выдирающие пуговицу за пуговицей, не заморачиваясь протаскиванием через петли-дырочки.
- Ты говоришь... нет? Ок.
Поцелуй отрывается от губ, перемещается куда-то вбок, и я вполне четко понимаю, как мои руки тянутся к его телу, обнимают узкие бедра, притягивают все ближе к себе; я – не я – уже вообще что-то сложно сообразить. А он уже покусывает мою шею - и... резкая боль – он что, совсем свихнулся?
- Интересно, а твоя собственная кровь что-нибудь вообще значит?
Чертовщина, но... Я чувствую, как его губы вновь берут вверх над моими, чувствую снова все те же вкусы – нет, вот этот, знакомо-манящий, с металлическим оттенком, сводящий мгновенно с ума...
И я ломаюсь. Будь проклят, неуемный идиот.

***
Оказывается, это... не больно. Прикосновение зубов словно легкий ожог – и дальше состояние кайфа, безмятежно-легкое. Я его не боюсь. Странно, не правда ли? Не боюсь совершенно.
Хотя зачем весь этот цирк – не представляю.
Хотя нет. Если мне все равно умирать – нужно испробовать все. Во сне он спокойно пробовал меня... во всех смыслах. А кроме такого эксперимента, как сожительство с вампиром – я видел в жизни все.
- Ты... ты...
Мэтт поднял голову от моей шеи. Странно – его глаза льдистые, словно два прозрачно-голубых осколка льда, и кажется, кожа побелела больше обычного. Губы – ярко-красного цвета, и я совершенно ясно чувствую металлический запах – своей крови. И ощущаю во рту ее вкус – его вкус. Еще одну грань его.
- С тобой все в порядке? Эй, Мэттью?
Он не отвечает, просто стоит и смотрит на меня. Совершенно полубезумно – боже, кажется, мой эксперимент слишком удался. Но смотреть на это жутко. И большего, чем обнять его и поцеловать снова – я придумать не могу.
И он отвечает. Цепляется за меня отчаянно, как утопающий за соломинку, и я совершенно уверен – с утра все мои плечи будут исцарапаны, и губы искусаны больше обычного. Чувствую, как он настойчиво напирает на меня – и поддаюсь. Не знаю, что я в нем разбудил, но я предпочитаю все же видеть его уверенным в себе, чем таким, каким он стал. Что я с ним делаю?
Беллз отпускает мои плечи, пальцами прочерчивая по груди две дорожки вниз, и мое сердце ускакивает вслед за ними – а эти музыкальные пальцы начинают хозяйничать в области моих боксеров, и кажется, ему доставляет удовольствие ловить губами мое участившееся дыхание.
Руки двигаются уверенно – он отрывается от моих губ и смотрит мне в лицо, пытливо-изучающе, и в стремительно синеющих глазах проявляются насмешливые, дьявольские огоньки – словно торжествуя своей властью надо мной, облегченно-радостно, он играет на моих ощущениях, как опытный пианист – кем и является, и его пальцы чувствуют каждый мой нерв, как отдельную клавишу, отдельную гитарную струну, и буквально выворачивают все мое тело наизнанку, разбивая на миллионы клеток, и я только и могу, что пытаться не закрыть глаза и видеть его лицо – и не кончить прямо сейчас, чтоб все не испортить.
Потому что хорошо знаю, что пора бы заняться чем-то большим, чем эти детские игры.
И потому что знаю – он всего лишь испытывает меня на прочность.
- Скажи... скажи что ты хочешь меня.
Я молчу, стискивая зубы. Молчу.
- Знаешь, о чем я думаю все эти дни, впервые за годы прикладываясь к бутылке?
Он почти выкрикивает это мне в лицо, а я пытаюсь сфокусировать взгляд на нем, чувствую, как тяжело он дышит...
И не выдерживаю.
Все чувства сменяет оглушительный бой тысячи молоточков в висках – и оглушительная тишина после. Легкий шум – кажется, за окном... дождь? Открываю глаза – он смотрит мне в лицо, внимательно, серьезно...
- Мир разрывает пополам. И нас тоже. Знаешь... Я просто...
- Ты думаешь, что хочешь меня. И я. Тоже.
Дождь за окном все усиливается, превращаясь из шелестящего недоразумения в минибомбежку водяными каплями железной крыши...

Interlude #1.Interlude #1.
Знаешь... а я иногда думаю... каково это будет?
- Что?
- Прекрати мурлыкать себе под нос. Ну вот представь – придет день, ты потеряешь свой чертов голос... Ок, ок, ты просто встанешь в позу трагичной античной статуэтки и провозгласишь, как пьяный фавн: "Господа, это были прекрасные времена, дни нашей юности, дни нашей молодости, но вот она пришла – долгожданная зрелость, а с ней тихий отдых в поместье за городом, виноградники и овцы, дети и соседи, и года безмятежного философского спокойствия на былых лаврах".
- Черт, Ховард, что ты там опять курил? Какие тебе виноградники? Какие лавры? Ты же и в шестьдесят лет будешь как три Мика Джаггера в одном – девочки, бухло и отвязные пати.
- Я уже говорил – это ничего не стоит, если мне будет не с кем играть музыку. А каким будешь ты, Мэтт? Через тридцать с лишним?
- Я...
- Овцы, виноградники, дети, картины и жена. Определенно. И носки собственного изготовления мне в подарок каждый праздник.
- Не, ты совсем спятил. В любом случае, в моем доме обязательно будет рояль, бутылки с виски и вином, и какой-нибудь подвал, чтоб ты мог тарабанить, не пробудив при этом все мое потомство, включая стадо новорожденных ягнят.
- Не смешно. И ты хочешь сказать, мы и тогда будем друзьями?
- Что не смешно – так это ты. Я не помню, когда ты не был моим другом. И это не обсуждается. Что ты как смотришь в это чертово окно – там сплошная темень, три часа ночи! Налей мне еще, в конце концов, нужно отметить окончание американского тура!
- Да, отметить...

Глава 15.Глава 15.
Breathe underwater,
I'm comin' up for air!
I wanna see another dawn,
Comin' up for air!
Sick of the slaughter,
I'm comin' up for air!
'Cause I've floating here too long...

Осеннее дождливое утро мало отличается от сумерек. Капли дождя, стекающие по стеклам, создают иллюзию вневременности; ветер залетает в каминную трубу и гудит, словно сотня конниц дьяволов восстала из ада и несется по земле, отстукивая подковами – дождевыми каплями. Вытащишь руку из-под одеяла – и она мгновенно покрывается пупырышками, и лишь усилием воли подавляешь инстинктивное – вернуться обратно, в тепло постели, нагретой парой тел...
Тяжелая ночь... А когда была последняя легкая? Мир сошел с ума с тех пор, как... появился этот уткнувшийся носом в подушку за спиной человек? Или раньше – когда началась война снова? Или еще раньше – разбившийся самолет, погубленная карьера? Или... Когда?
Вопрос, на который ответа нет. Зато совершенно очевидно – сейчас все лучше, чем было когда-либо. Смешно? Возможно.
Раньше не было гармонии и покоя. Быть может, когда-нибудь... когда все кончится... Поселиться где-то так же, в теплом месте – но обязательно чтоб там бывали дожди, и зимы, как здесь, во Франции – теплые, почти бесснежные, сумрачные. И ослепительное лето. Хотя мне нет толку в солнце, хоть я и могу выносить его лучи – внутренний страх всегда гонит прочь, в тень. А вот он – он обожает солнце, тепло и лето. Но должен же быть в мире уголок, где есть все и сразу. Или придется найти волшебную палочку и создать место, где чередуются дождливые дни, когда можно лежать в теплой кровати или у камина, лениво предаваясь удовольствиям, и яркие солнечные, где я буду сидеть на шезлонге, в тени навеса, и смотреть, как мой товарищ рассекает волны на своей любимой доске... Любоваться ночами, бессонными спокойными ночами его золотистыми волосами, рассыпавшимися по подушке, проводить пальцами по ложбинке расслабленной спины, чертить линии на лопатках, измерять поцелуями длину ключиц, целовать прохладные, расслабленные сонные губы, пробуждая, слышать его недовольное ворчание, ощущать его объятия, чувствовать себя живым... живее, чем было когда-либо... чувствовать это бесконечное счастье и покой, когда он – рядом...
Черт, снова мечты. Неудобно – быть поэтом. Вечно уносит в серебряные дали, в самое неподходящее время. А сейчас – вокруг враги, мир меняется каждую минуту, а у меня на буксире, помимо собственных проблем, еще этот товарищ, которого нужно защищать от всех и вся.
Времени осталось немного. Совсем. Чертов засранец, интересно, как у него получается выглядеть таким молодым – во сне он мне отчаянно напоминает себя давнего, в ту пору, когда мир был в принципе иным... Дни, которые мы оба почти забыли... Мне кажется, у меня давно появились морщины и прочие прелести возраста,– как у Криса, хотя он неплохо сохранился для своих пятидесяти двух, – хотя точно знаю, что они остались в душе. Как у Дориана Грея – юная внешность, но внутри... внутри все и стареет, и пачкается... Время неумолимо, и его невозможно обмануть, даже бессмертием. Наверное, можно понять Вольдемара. Он всегда говорил, что безумно устал жить...
Хотя если бы жизнь дала бесконечность – и бесконечность не в одиночестве, я бы, пожалуй, согласился принять ее с радостью.
Жаль, что я могу жить вечно. А ему – отведен свой срок...

***
- Ты рано встал.
- Или ты разоспался. Вообще странно – обычно я не сплю.
- Как и я обычно не... Черт, все слишком поменялось. Еще вчера я был плейбоем, а когда-то, – если верить тебе, – кумиром толп, хотя хоть убей, я не могу все сложить в одну связную картину. А сегодня я пленник вампира, повязанный по рукам и ногам полным отсутствием жизни "до" – и полной беспомощностью и неизвестностью теперь. Боже правый, да любой из твоих дружков может убить меня за минуту – и я не смогу даже сопротивляться!
- Не трещи, болит голова. Ты не сможешь сопротивляться, и поэтому ты со мной. Вовсе не потому, что мне приятно тебя держать рядом силой. Просто нет выбора.
- Выбор есть всегда!
- Ты сделал свой, отправившись в пьяном виде навстречу судьбе. И встретил ее. Что тебе не нравится? Да полмира отдали бы что угодно, чтоб оказаться на твоем месте!
- Мне не нравится быть потенциальной едой!
- Тебя смущает то, что происходит между нами?
- Какого черта? В конце концов, я всегда нормально относился к сексу и прочим прелестям жизни! И это не я краснел от одного обсуждения прикольной порнушки или очередной девушки! И уж мне явно не требуются, как тебе, розы-мимозы, музы, духовная связь, великая любовь и прочее от первого встречного.
- А ты никогда им и не был. Идиот.
- Я...
- Заткнись. Мы уезжаем после завтрака отсюда. Опасно оставаться дольше – кажется, всем известно о моем местопребывании. Я поговорил со своими, выяснил ситуацию. Отправимся в Париж, оттуда в Лондон частным рейсом.
- Откуда у тебя средства на такие.. вещи?
- Кажется, при жизни мы не были бедняками. Да и этот мир весьма обеспечен. Неважно.
- Мне нужно в магазин. Нужно приобрести одежду, разные мелочи – невозможно путешествовать вечно в одной паре джинс и футболке с курткой.
- Хорошо. А помнишь... когда-то...
- Хватит заниматься воспоминаниями, сентиментальная курица, я не собираюсь вспоминать то, что никогда не знал.
- Но тебе это снится.
- Чушь.
- Не обманывай меня, – Мэтт приблизился к Доминику, так, что тот ощутил его дыхание, тепло, и судорожно вздохнул, глядя в расширенные черные зрачки, вокруг которых плескался теплый синий, – не надо только обманывать ни меня, ни себя. Я это чувствую. И я – твой друг. Чтобы ты там не думал.
Какое-то мгновение – напряженный взгляд, хищника, почувствовавшего добычу, но в то же время слишком открытый, слишком уязвимый. Дом закрыл глаза, сглотнул, открыл – комната уже опустела...


***
- Убивать? Ты смеешься?
- Ты повторяешь это сотый раз. Когда я тебя принес сюда, в свой дом; когда ты впервые пил кровь, давился и орал на всех окружающих; когда ты впервые видел вживую реальную охоту и войну. И вот, нате вам, снова... Уже неинтересно.
Молодой человек с необыкновенно усталыми, пустыми глазами ходил кругами вокруг Беллами, словно гипнотизируя его своей волей. Одетый так же в черное, он двигался как тень – перемещались очертания, голос, но ощущения присутствия живого существа не было. Только нечто черное, словно сгусток энергии, издающей звук, сходный с человеческим голосом...
- Но я... Не, я не святой – но только не убийства, побойтесь бога...
- Это война, идиот. Вся жизнь – война. Это не твое бряцанье гитарой, вечные самокопания, кокаиново-винный рай и девочки в блестках. Это жизнь. А ты – расслабленный ублюдок, отвыкший от реальности. Добро пожаловать в мир, дорогой Мэттью!
- Но Вольдемар...
- Никаких но. Ты обязан подчиняться – или ты умрешь. Выбирай. И не думай долго – на раздумья времени в нашем мире нет.
Мэтт вздрогнул от отвращения сам к себе. Да, жизнь он забыл основательно – драться за свои права, выращивать на подоконнике марихуану на продажу и отжимать деньги у торгашей "под крышей" ему не приходилось очень давно. Слишком. Жизнь стала полной чашей, впилась в сознание своей благополучностью, и все ушло в прошлое. И вдруг – прошлое вернулось, прошло по сознанию железными сапогами и извратилось до неузнаваемости: он стал пить кровь, пусть и синтезированное нечто или животное, но все равно кровь; вчера он смотрел, сидя на крыше, как внизу сражались члены его клана и соседей, и знал, что любой человек, узнавший о них, любой охотник на вампиров, любой чужак, который осмелится стать угрозой его клану – все подлежат немедленному уничтожению. И в роли чистильщика в любой момент может выступить и он. Но... не так скоро, не сразу, нет, только не это... Но приказ был неумолим, и этой ночью он окончательно должен был стать тем, кем стал – ни живой, ни мертвый, порождение тьмы, но человек по природе... Чужой везде.

***
Это оказалось просто – возбуждающий коктейль человеческого страха, запаха, побега довершил начатое в мозге: "Взять его". Сначала по нервам побежал адреналин, повышая тонус, поднимая настроение; затем выросла скорость; и вот, жертва прижалась к стене спиной, смотрит глазами бешеного кролика и трепещет... Внутри всколыхивается отвращение - к самому себе, окончательно оскотинившемуся; но инстинкт зовет вперед, к трепещущей на шее жилке, к живому теплому созданию, излучающему страх и запах еды, и нервы не выдерживают. Пара минут – и все кончено.
Все просто. Кроме жуткого, как никогда сильного, чувства вины, мерзопакостности собственного я, глубины падения. Даже не то ощущение, которое подвигает осознать себя, творить – нечто более противное, опускающее руки. Но внутри живут колесики невидимого механизма – теплится жизнь, струится кровь по жилам, и нужно идти, дышать, питаться, выживать... И все чаще и чаще бьющее в висках – от человека в тебе мало осталось, слишком мало...

Глава 16.Глава 16.
I run
And it puts me underground
But there's no regret
And no roads left to run

- Какой у тебя план?
Доминик нарушил молчание, затянувшееся слишком долго. Прошел час с тех пор, как они выбрались из своего временного убежища и направились на юг, к Парижу – Мэтт сказал, что они полетят в Англию из аэропорта де Голля. И замолчал. Сидел на пассажирском сиденье, закутавшись в свою черную куртку с капюшоном, нацепив на нос огромные солнцезащитные очки – хотя какое там солнце, осень била в стекла машины дождем. Разговаривать он явно не хотел.
- Выжить.
- Мы едем в Лондон?
- Да.
- Надолго?
- Да.
- Черт, хватит заниматься идиотизмом! Что за односложные ответы??? Как будто должен вытягивать из тебя информацию клещами! Я имею право знать, что ты задумал!
- Мне нужно встретиться с одним человеком... Узнать больше о ситуации. На территории аэропорта есть отель Шератон. Проведем там остаток дня, вылетим рейсом до Хитроу в ночь. Там решим, что делать с тобой – я не могу брать тебя в наш замок, это слишком опасно. И не могу оставить одного, без присмотра.
- Я не маленький, и вполне...
- Слушай, ты, взрослый мальчик, заткнись и слушай меня. Это не игра. Даже не взрослая игра. Ты оглянуться не успеешь, как тебя уже не станет. Так что открой рот и делай, что я говорю.
Доминик недовольно нахмурился и сжал руль. Машина несла их на юг, шоссе легко сцеплялось с колесами, а впереди была сплошная неизвестность и туман...

***
Что-то не так. Отель, номер – все снято заранее, все готово, но все равно... Под вечер сюда придут охотники – особые бессмертные, живущие вне кланов, сотрудничающие и с своими, и с людьми, за деньги готовые продать кого угодно из людей, и охотно работающие с теми из кланов, с кем это выгодно для выживания. Нужно понять, что будет на Совете – Амалия не зря приходила, и нашла мой дом на побережье не просто так. Да и дураку понятно – в замке зреют конфликты, заговоры, и... кажется, положиться там почти не на кого. После событий с семьей Элизабет надеяться было не на кого.
Все как обычно. Ничего нового. Разве в прошлой жизни на кого-то можно было положиться? Хотя не стоит врать самому себе – там была семья, были коллеги, все делали общее дело, и этой атмосферы выживания и смертельной конкуренции не было. Или просто не замечалось? Ведь мир вокруг так же постоянно пытался стащить с пъедестала, изувечить, лишить сил и выкинуть на помойку истории.
Что же не так?
И другое, странное, пугающее до холода где-то под ребрами чувство – страх снова остаться одному. Привязанность. Глупое чувство для меня в нынешнем положении. В конце концов, все закончится когда-то – сегодня, завтра ли... Очень скоро. Этот милый блондин, пусть он и не понимает многого вокруг, пусть он вообще такой, какой он есть – совершенно не для этой жизни – умудрился стать слишком... слишком близким. Стать? Или всегда был таким?
Хочется напиться до безумия, до рвоты, ползанья по полу, потери остатков человеческого облика – лишь бы все стало сном, вчерашним днем. Нет, нет, только не чувства – неужели я не заучил за годы то, что говорил Вольдемар? Чувства – это слишком дорогая вещь для человека в моем положении, слишком.
И черт возьми, как бы там ни было... нужно что-то с ним делать. Все равно впереди нет ничего. Жаль, ему это не скажешь – но я-то хорошо понимаю, что мой счет пошел на часы. А вот ему – ему дорога жить, и надо его вытаскивать, пока не поздно. Оставить здесь, в Париже, а через недельку до него дойдет послание обо всем – с напутствием отправиться домой, в Ниццу, и тихо-мирно жить там дальше. Ох уж эта его любовь к Ривьере и солнцу...

***
Тень, пролетевшая молнией через комнату, свет в которой вопреки всему не включился навстречу входящим, врезалась в Беллами, срывая его с порога внутрь. Дверь захлопнулась, Доминик каким-то непонятным путем оказался тоже внутри. Буквально перед ним, очевидно, разворачивалась борьба – почти бесшумная, лишь шорохи, легкие вскрики порой, звук раздираемого чем-то острым паркета. Судорожно дрожащими руками он порылся в кармане – еще утром Мэттью вручил ему фонарик, отправляя во двор к машине. Включил – и остолбенел.
Посреди комнаты сражались двое – не на жизнь, на смерть. Одетые в черную кожу, они кружили, примеряясь, присматриваясь. Мэттью стоял спиной к нему, а вот его противник был неплохо виден – уже потрепанный, с выдранной напрочь щекой, горящими темными, бурого цвета глазами. Взгляд в сторону – сбоку лежало нечто черное. Боже, неужели... Брр, это невозможно, неестественно, невероятно, в конце концов!
- О, твой сыночек решил посмотреть, что происходит. Прости, не сыночек же – инцестом попахивает. Любовничек, так? Беллами, да ты умеешь краснеть! Какое открытие! Тебе только вот не кажется, что этот мальчик должен быть таким же старым, как этот твой дружок, у которого выводок целый приезжает каждые выходные жарить барбекю и вспоминать, какой раньше был известный их папаша.
- Что ты знаешь про это? – голос Мэтта казался металлическим, но Дому показалось, что его передернуло. Черт, только не расслабляйся, не поддавайся эмоциям, только не это...
- Ой, посмотрите – наш всезнайка в растерянности! Неужели тебе не сообщили всего произошедшего, а?
Человек в черном ухмыльнулся и сделал выпад. Все завертелось, закружилось, пока буквально через полминуты оба противника не оказались почти на прежних позициях. Мэтт был ранен – с плеча текла кровь, и очевидно, ранение было серьезно. Странно, он же вампир, и его раны лечатся сами...
- Ну так что, хочешь узнать, что творится с тобой? Ой, забыл сказать – пока ты прохлаждался с своим педиком в домике у побережья, Элизабет расколола твой клан. Так что я не уверен, что ты захочешь увидеть свой замок – я окажу тебе услугу сегодня. Твое плечо? Ай-ай, какой я нехороший.
- Заткнись! Черт возьми, что здесь вообще происходит?
- О, человек подал голос! Тяв-тяв, собачка, да? Нехорошая собачка, тебе не разрешали тявкать, а ну-ка, быстро заткнулась!..
Черная фигура извернулась – и снова нанесла Мэтту удар. Тот отшатнулся, но что-то хрустнуло. Рука черноволосого друга повисла, словно сама не своя, плечо изогнулось под немыслимым углом. Он застонал, но не отступил. Снова кружение, и вот – выпад Беллами, и Дом не успел понять, что и как изменилось – его откинуло и прижало к стене. Ухмыляющееся лицо вампира замельтешило перед глазами. А за ним – Мэтт неожиданно соскользнул на пол, словно в замедленной съем
ке, давясь и кашляя. Из угла бледных губ потекла кровь – кажется, его серьезно ранило. Дьявол, что...
- Зря ты связался с ним. Тебе что, плохо жилось, Доминик Джеймс Ховард? Тебе дали все, что ты имел, все, что ты любил – трахайся, пей, и живи счастливо. Какого черта тебя понесло к твоему непутевому другу? Посмотри на него, – нет, не на меня, на него, он же слабый, беспомощный и абсолютно никчемный. Лежит на полу, харкает кровью и ничего не замечает. Эй, Беллами, ты не бойся – у меня хороший укус, сдохнешь в течении десяти минут. А я помогу твоему дружку не слишком долго тебя оплакивать.
Дом судорожно сглотнул. По спине тек холодный пот, он четко ощущал, как ледяные струйки сбегают по коже вниз, впитываясь в футболку и верх джинс. Что? Что можно сделать? Мэтт, бессовестный ублюдок, неужели не мог хоть как-то предупредить, как действовать в такой ситуации. Паника, паника, сплошная паника в крови.
Внезапно вампир отнял руки, схватился за грудь, отшатнулся и взвыл. Его словно скрутил, и Доминик расширенными глазами наблюдал, как существо перед ним медленно оседало, превращаясь в дымку.
- Мэтт? Мэтт, как ты?
Мэттью лежал на полу, бледный как никогда, цвета мела, с закрытыми глазами. Рядом валялся пистолет – о, вот в чем причина резкой смерти этого чудовища. Что делают в таких ситуациях? Вызывать скорую? Бред, скорые это не лечат. Да и потом... как объяснить произошедшее? Вспоминай, Доминик, ты же явно читал какие-то книги, или в кино говорилось – как лечить вампира. Бред, вряд ли там говорили что-то полезное... но все таки...

Interlude #2Interlude #2
Слушай... А мы же все когда-то... умрем?
- Отвяжись, Мэтт, я сплю уже. А ты опять со своей философией. Допивай свое пиво и иди спать.
- Нет, я серьезно. Вот я буду старый, ты будешь старый, придет день, и ты раз – и умрешь.
- Ты совсем шибанулся? Что ты опять наглотался – опять травку курил в уголке?
- Да я серьезно, Доминик. Мы же не вечные... Не будет ни концертов, ни фанатов, ни туров, ни домиков в Италии, ничего – пустота. Как же так?
- Ну сходишь в крематорий, постоишь над гробом, пока будет играть Don't Stop Me Now, пустишь слезу, произнесешь речь – как обычно, не о том, пойдешь домой, нажрешься, напишешь песню...
- Бля, да ты идиот! Тебя же не будет! Это же... это же...
- Мэттью! Ты через неделю и забудешь, что меня нет! Не занимайся философией, у меня нет настроя твои иллюзии поддерживать, я спать хочу!
- Идиот. Я не такое бесчувственное чучело, как ты думаешь! Как я могу не заметить, что нет тебя? Как вообще это может быть?
- Ну тогда представь, что нет тебя.
- Меня?!
- Черт, Мэтт, да, тебя нет. Никто не болтает, никто не капает на мозг, не делает глупостей, не плачет на плече, не требует помочь в личной жизни, не издевается в туре и не вытаскивает из законного отпуска в самый неподходящий момент... Красота!
- Ублюдок! Друг! Зашибись! – Мэтт схватил подушку, и начал бить своего блондинистого друга по голове, не реагируя на его вялые попытки защититься.
- Не, без тебя явно было бы лучше. Наверное...

Из дома звонят и требуют ехать кровь из носу к ним к восьми утра. За 100 км. Чтоб в пять вечера выехать обратно.
А я хочу сидеть, перелистывать фото под чай с вишневым вареньем, и до утра вышивать что-нибудь случайное. Или доделать уже и выложить переделку старого фика. Лишь бы не думать о своем святом семействе.

И меня все еще веселит, что ленту это видео прям-таки зацепило))


ЗЫ
Березовский помер. Забавно. Его поколению пришло время Судного дня. И ему первому.
Надеюсь - не последнему.

включила я тут музыку - и немного впала в ностальгию хДД все же я счастлива, что успела зацепить лучшее все в свое время...
*и я сейчас не ною, что кое-кто уже не торт, ну... почти*