Глава 4.Глава 4.
Carve your name into my arm.
Instead of stressed, I lie here charmed.
Cuz there's nothing else to do,
Every me and every you.
Эта ночь. И еще шесть ночей. Ему дали время собраться, замести следы и перейти в покои Отца их семьи – в верхнем этаже одной из трех башен замка. Шесть дней – должно хватить, чтобы понять, что происходит.
Он снова вдохнул крохотные осколки запаха, сохранившиеся на пальцах. Свое. Это слово описывало в полной мере ощущения – пахло своим, родным, чем-то, в чем он был – неожиданно – уверен вполне.
Похоже, этот идиот не собирается идти ужинать. Придется отправиться с подносом в комнату и ткнуть его носом в приготовленную еду – в конце концов, зря, что ли, он гонял Лили по магазинам. В его доме такая пища давно не водилась – от человеческой еды его начинало выворачивать. А вот Лили прекрасно в этом разбиралась – дочь человека и бессмертной, она спокойно ела обычную пищу и брезговала кровью, хотя была вынуждена пить ее ради сил перед делом. Черт, как положено накладывать все это? За двадцать пять лет он потерял остатки навыков…
- Эй, ты, живой еще? Вылезай из кровати и иди сюда, я принес тебе поднос. Доставка еды к постели.
- Завтрак в постель? А где же утренние поцелуи и роза в бокале рядом с кофейником?
- А ты оптимистичный идиот.
- Кто ты такой все же, Мэттью Беллами? – произнес Доминик, ловко орудуя вилкой и ножом над своими тарелками. – Эта квартира… кровь на полу… и ты слишком силен для своей, - он оглядел его с ног до головы, - анорексичности.
- Я… нечто большее, чем ты можешь предположить.
- У меня ноль идей.
- Отсутствие идей – уже неплохо. Признак счастливого человека – пустой мозг. Доедай свой ужин и укладывайся спать. Мне нужно подумать как следует – а это я люблю делать в горизонтальном положении и в спящем виде.
- Есть, босс, слушаюсь, босс. Ты вообще когда-нибудь спрашиваешь окружающих про их мнение?
- За последние двадцать пять лет – одного человека. Но его уже нет. Мой ответ – нет, никогда и никого.
- Извини. Эй, стой – мы будем спать на этой кровати вдвоем??
- Ты видишь здесь еще табун кроватей? – Беллами насмешливо изогнул бровь, и при виде расширившихся глаз мужчины напротив всего лишь пожал плечами, забавляясь от души. – Если тебя это утешит, последние лет двадцать тут не было гостей.
- Определенно утешает.
Доминик влез на черное ложе с ногами, отвернулся к стене и накрылся одним из бархатных кроваво-красных одеял. Вдохнул запах – отчетливо пахло хозяином сей комнаты, до сих пор задумчиво созерцавшим заоконный пейзаж. Потом дошло – он открыл окно, запертое на невидимый, но весьма крепкий замок – выдернуть его Дом пробовал не раз за проведенное здесь время. Свежий воздух заглянул во все уголки мрачной комнаты, дышать стало легче – но в то же время, спине стало совсем холодно. Ах уж эти осенние промозглые ночью – повеяло сыростью, и было отчетливо слышно стук редких капель дождя по карнизам. Поток воздуха прекратился так же бесшумно, как и возник – что за чертовщина, этот дом был не более шумным, чем его хозяин, тенью возникающий из ниоткуда, и так же исчезающий. Кровать слегка прогнулась за спиной, послышалось легкое шуршание. Теплее не стало, но почему-то уютнее. Приятно думать, что в этом странном и жутковатом местечке рядом чье-то живое тело. Весьма приятное на взгляд.
- Черт, Ховард, от тебя несет какой-то гадостью! Ты что, лазил под кроватью? Избавься от этого запаха, невыносимо просто. И не суй нос по углам – никогда не знаешь, что там можно найти.
- Ты положительно невыносимый человек. С каких пор тебя беспокоит чья-то неаккуратность? Впрочем, откуда мне знать, с каких – ты какого-то хрена развалил мою жизнь совсем недавно.
- Хватит ворчать, старый зануда.
Доминик выпутался из одеяла, и обнаружил, что кровать стоит слишком близко к стене с его стороны, чтоб там можно было слезть на пол. Путь был один – перебираться через Беллами, а тот явно не собирался ему помогать и уступать дорогу. Он собрался, оперся на руки и попытался переметнуться одним движением через мирно лежащее тело – но где-то в середине траектории почувствовал пинок под ребра и неожиданно потерял ориентацию в пространстве, рухнув на пол, как мешок с картошкой. Мэттью уставился на него подозрительно блестевшими глазами, и наконец, не выдержав, ядовито захихикал. Вспышка ярости затуманила глаза, Дом едва ли не бросился на черноволосого шутника – но вовремя вспомнил, что с ним не стоит и пробовать меряться силами, встал, и смиренно побрел в ванную.
Десять минут спустя он уже шел обратно, оставив майку и джинсы в корзине для белья, и даже вымыв голову. От волос пахло чем-то достаточно терпким – похоже, хозяин квартиры любит экзотические ароматы для косметики. В комнате по-прежнему горели невидимые лампы, создавая призрачное, таинственное освещение. Мэттью, казалось, спал, но – упрямец этакий – лежа на самом краю кровати. Стараясь не задеть спящего, Доминик перелез через него, задев полог головой и чертыхнувшись, закутался в свое одеяло, и с чувством выполненного долга, закрыл глаза.
- Ну вот, теперь от тебя окончательно пахнет мной.
- Что, прости?
- Ничего. Чувствуй себя как в своей постели. Спокойной ночи.
- Спокойной. – И на удивление, Доминик ощутил, как внезапно отяжелели веки и сон утащил его в объятия Морфея.
***
Человек спал. Дыхание его выровнялось. Мэттью повернулся к нему, приподнялся на одном локте, и попытался заглянуть в лицо. Освещенное неровным светом настенных ламп, оно, казалось, таило в себе еще больше тайн, чем когда Доминик бодрствовал. Мимические морщины разгладились, волосы растрепались и упали на лоб – и снова обнажили шею. Мэтт снова ощутил это приливающее к горлу странное чувство – и решился. Осторожно нагнулся, провел по коже кончиками зубов, ощущая ее мягкость, принимая вкус. Отдернул голову, и в ужасе посмотрел на лежащего перед ним блондина. Ни разу – ни разу за четверть века никто в нем не вызывал желания защищать, быть вместе, предъявить собственность на это создание. И ничью кожу не хотелось пробовать на вкус. Обычно это был вынужденный, неприятный процесс – вонзать зубы в человека ради пищи. Или ради смерти. Ничего другого, ничего личного.
Почти в дурмане, он отогнул рукав своей рубашки, – забавно, но в отличии от Доминика, оказавшегося в кровати в одних боксерах, он был целиком одет, – и провел пальцем по бледной коже. Потекла кровь – он слизнул пару струек. На коже выгравировались сплетенные буквы – “D” и “H”. Сам не веря себе – и тому, что он сделал, Мэттью уставился на свою руку. Для членов его рода это было нечто большее, чем просто шрам – возобновляемый в течении полугода, каждый день, он становился неотъемлемой гравировкой бессмертного. Так матери оставляли на себе имена детей, влюбленные – имена друг друга, и иногда особо рьяные поклонники того или иного легендарного вампира – имя своего кумира. Но что заставило его изобразить на своей руке крошечный изящный вензель человека, лежащего рядом – Беллами не смог сказать себе. Легче было просто не думать. И он опустился на кровать, и приказал себе уснуть – последним полуосознанным движением протянув руку и положив ее на плечо спящего рядом Дома.
***
Посреди ночи Ховард четко ощутил, как через него переваливается чье-то тяжелое тело. Вслед за этим его затрясли за шкирку, словно бездомную собаку, и остатки сна улетучились в мгновение ока. Между ним и стенкой сидел Мэтт, зажимавший ему одной рукой рот, другой тащивший за собой в… стену. Каким-то образом она оказалась проходима, и в мгновение они очутились где-то в толщине стен, в небольшом и узком проходе, где едва могли находиться два человека, тесно прижавшись друг к другу. Дом посмотрел налево, направо – справа виднелся слабый луч света. Очевидно, выход был там.
- Что происходит, Мэттью?
Но тот всего лишь снова зажал ему рот и прошипел на ухо едва слышно: «Заткнись, идиот, достаточно и того, что из-за тебя все вокруг пахнет человеком». И не снимая ладони с его губ, потащил вбок, к свету. Четкое ощущение нежданно пришедших передряг мешалось в голове Дома с остатками сонного хмеля и непонятным, неопределенным ощущением, которое в нем будила эта тесная близость с его странным спутником. И неожиданно ощутил, что человек рядом с ним похолодел, словно превратился в ледяную статую, и напрягся. Тоннель неожиданно кончился, и они очутились возле гаражной двери. Мэттью щелкнул пальцами одной руки, по-прежнему не отнимая другой от губ Доминика, и втащил его в открывшуюся гаражную дверь.
- Что тебе больше по вкусу? Bugatti Veyron? Porsche? – Гараж оказался в несколько раз больше того, что виделось снаружи, и внутри стояло около десятка разных железных коней.
- Помнится, ты был всегда фанат Lotus? Черт, стоп. При чем тут это?
- Ты неплохо во мне разбираешься для нашего краткого знакомства. В таком случае, выберем вот эту.
Мэттью стащил чехол с самой крайней машины, и перед Ховардом предстала новенькая Hennessey Venom. Он удивленно присвистнул – черный автомобиль с желтыми полосами по боковой стороне всем видом подчеркивал свои претензии на звание одного из самых быстрых в истории.
- Ты собираешься ехать на этой красавице по трассе сегодня ночью? По меньшей мере, сейчас слишком сыро, и она требует явно более подходящей дороги…
- Не переживай, мне ее адаптировали специально под мои нужды. Быстро и доступно свалить на максимальной скорости. Правда… – Мэтт замялся и принялся мять накидку в руках, - если быть откровенным, я предпочитаю, когда за рулем сидит кто-нибудь другой.
- Если ты намекаешь на меня, я не откажусь, пожалуй, попробовать это замечательное существо на скорость…
- Надеюсь, твоей реакции хватит: моя – даже несмотря на усиление всех способностей – лучше не стала, - Мэттью засмущался еще больше и начал дергать себя за кончик носа.
Доминик засмеялся, открыл дверцу машины – и удивился: она была совсем новая, едва прошедшая обкатку. Веселье внезапно исчезло – Мэттью впихнул его в машину, мгновенно очутился на соседнем сиденье и прошипел: «Жми уже на газ, тормоз!» Автомобиль издал слабый рык и выкатился из гаража. Что-то ужасно загрохотало в доме, послышался визг, словно тысячи демонов восстали из ада и очутились в спальне, где они пребывали еще минут десять назад, по крайней мере, именно эта ассоциация приходила в голову.
Сомневаться не приходилось, и Дом ударил по газу. Шины взвизгнули, и черная ласточка принялась усердно и незаметно набирать скорость, почти мгновенно разогнавшись до восьмидесяти миль в час – для города уже и эта скорость была просто сумасшедшей. Ощущение скорости и опасности приятно щекотало нервы. Пугал Мэттью – Доминик мог поклясться, что на соседнем сиденье сидел не ставший привычным загадочный, но достаточно уютный человек – живая напряженная струна с застывшими глазами льдинками, и любое столкновение с ним было бы абсолютно непредсказуемо и не кончилось бы для нападавшего ничем хорошим.
- Ты мог бы объяснить мне, что происходит.
- Тебе не нужно ничего знать. Следуй маршруту и не отвлекайся.
- Черт возьми, ты издеваешься? Высокомерный болван! Одни приказания, и никакой ясности! Я совершенно не представляю, в какое дерьмо я вляпался, но всеми фибрами души ощущаю, что прежде такой гадости я не встречал.
- Послушай, я не обязан тебе НИЧЕГО объяснять. Держись за руль, если ты набрал такую скорость, пока ты не зацепил какой-нибудь бордюр и мы не врезались в какую-нибудь хрень. Ты определенно этого не перенесешь. А я не твой ангел-хранитель, чтобы возвращать тебя к жизни в автомобильных катастрофах каждый раз.
Возразить было нечего, и Ховард вцепился в руль – тем паче, что дорога была действительно жуткая. Он вел машину, ориентируясь на показания навигатора, и они выехали из города быстрее, чем за полчаса. Столько же ушло на дорогу по пригородам – куда-то в полную глухомань, Дом и не думал, что совсем рядом с Лондоном есть такие закоулки. Выросший перед ним из тумана черный монолит замка с тремя башнями, больше похожими на спящих хищных птиц, не прибавил ни оптимизма, ни уверенности в себе. Мэтт вышел из машины, подошел к воротам, прикоснулся к замку, и те неслышно, – как и все, что его окружало, – открылись, и Доминик загнал машину во двор. Воздух пропах сыростью – очевидно, где-то совсем рядом были болота. Словно отвечая на невысказанный вопрос, Мэтт усмехнулся, подняв по своей привычке бровь, и ответил: «А ты прав – здесь кругом болота. Мы ехали через них последние минут десять. Правда, вряд ли кто-то еще смог бы попасть сюда просто так. Впрочем, тебе это ни к чему сейчас. Пойдем за мной».
Доминик вздохнул и молча проследовал по каменной лестнице к воротам замка. Все, чего ему хотелось – найти теплое место, кровать и отрубиться. Слишком много событий, слишком нервная дорога, а ему так и не удавалось нормально выспаться за последние сутки…
Глава 5. Глава 5.
I'll be your liquor bathing your soul
Juice that's pure
And I'll be your anchor you'll never leave
Shores that cure
Well I've seen you suffer, I've seen you cry for days and days
So I'll be your liqour demons will drown
And float away
I'll be your father, I'll be your mother,
I'll be your lover, I'll be yours
***
- Что стряслось, господин?? – в дверях Мэтта уже ждала женщина, одетая также во все черное. Лицо ее было совершенно лишено красок, однако встревоженность плескалась в ледяных зеленых глазах.
- Элизабет. У нас меньше времени, чем казалось. Прежде, чем соберется Совет, нам может угрожать опасность. В доме были охотники.
- Охотники? Мэттью, что происходит, ответь немедленно!
- Человек? Беллами, ты… привел сюда человека? Непосвященного, обычного человека – сюда? Ты… Ты понимаешь, что ты творишь, дорогой мой?
- Да, Элизабет. Послушай… Я устал. Мне нужно подумать. Нужно время. Мои шесть суток – они все еще у меня есть.
- Конечно. Я распоряжусь, чтоб тебя не беспокоили без нужды. Послушай… Ты был лучшим моим учеником… Прекрасным сыном Вольдемару. Я знаю, брат высоко тебя ценил. И ты будешь прекрасным вождем. Прошу об одном – не поддавайся чувствам сейчас. Нам нужна твоя сила, твоя воля. Всем нам. Я не знаю, чем грозит здесь появление этого, – Элизабет поморщила нос и ткнула пальцем в грудь Ховарда, – этого смертного. Думаю, ты знаешь, что делаешь. Но не позволь ему стать твоей Ахиллесовой пятой.
- Элизабет… Один вопрос…
- Отправляйся отдыхать. Завтра, если позволишь, мы с тобой обо всем поговорим. Лили приготовила тебе башню Великого хозяина. Будь осмотрителен – каждый твой шаг имеет далекие последствия. Главы кланов прибудут через шесть дней вечером – и ты должен их встретить в полной силе. Чтобы или, – женщина снова пренебрежительно взглянула на притихшего Дома, – кто бы тебе не придал уверенности в себе. Время утекает…
Беллами схватил Доминика за руку, и потащил за собой через полутемные коридоры куда-то вперед, вверх, по лестницам. Где-то рядом слышались крики, отголоски музыки, звуки разговоров – похоже, жизнь в замке кипела ключом. Но они уходили все выше и дальше, пока не достигли огромной резной двери. Мэтт дотронулся рукой до огромного замка – и снова, так же, как у ворот, дверь распахнулась, он впихнул туда своего спутника, и закрыл за собой створки.
- Мне уже смешно спрашивать об этом… но может, ты уже таки объяснишься? – устало произнес Дом, опускаясь в первое попавшееся кресло и оглядываясь вокруг. Они попали в небольшую, уютно оформленную все в темно-синих тонах залу. Пригляделся – очевидно, комнату делали под Беллами, по крайней мере, цвета были подобраны чудесно. Направо виднелась открытая дверь, а за ней – еще одна огромная кровать. «Интересно, почему у этих странных людей везде такие кровати», - задумался он от нечего делать, но тут же переключился на своего спутника, задумчиво облокотившегося на каминную полку и смотревшего на огонь.
- Мэтт, ты еще слышишь меня? Ау!
- Двадцать пять лет назад я попал в авиакатастрофу. Никто из моих спутников не выжил. Подобравший меня человек решил, что я напоминаю ему его наследника из сновидений, и сделал меня таким, какой я есть. Бессмертным, сильным, кровожадным. Мой клан вампиров насчитывает сотни и тысячи лет истории. И в ту ночь, когда я подобрал тебя, я ехал сюда, чтоб стать вождем вместо моего отца. Через шесть дней приедут главы других кланов, и признают меня одним из семи Отцов. Честь, которой удостаиваются лишь избранные. И очень редко – обращенные, как я.
- Почему он взял именно тебя?
- Меня… В прошлой жизни я умел повелевать и владеть душами. В этой мой талант стал сильнее. Здесь это ценят едва ли не больше прочих подарков судьбы.
- И что же будет с нами? Со мной?
- Не знаю. Честно, не знаю, и не хочу думать. Мне нужно немного покоя – я уже вторые сутки только и думаю, куда идти и что делать.
- Постой, но кто тогда сегодня…
- В мире много разных тварей. Если ты останешься здесь, то постепенно узнаешь многое о Великой войне, которая длится уже триста лет с переменным успехом, и в результате которой бессмертные стали кровными врагами и уничтожают друг друга без жалости. Это не история для этого вечера. У нас снова одна спальня. Ванная чуть дальше. И будь добр, возьми себе отдельное полотенце – оно будет слишком сильно пахнуть тобой после.
***
- У тебя когда-нибудь вообще была девушка в этой жизни? Оо, прости, а… здесь вообще такое бывает?
- А что, тебе кажется, я утратил все необходимое для таких вещей? – Мэттью засмеялся, но смех прозвучал достаточно грустно. – Мне… мне было некогда. Хотя многие из нас ведут вполне полноценную жизнь в сексуальном плане – в нашей форме существования все эмоции ярче и насыщеннее, и эти тоже.
- Чем же ты был так занят эти годы?
- Я… Учился. Сложно становиться вампиром. Писал музыку. Скучал понемногу. Был занят, словом. А ты?
- О, моя жизнь всегда была полна приключений. Года, года и еще раз года – потоки текилы, женщин, автомобилей и вечеринок. Мне грех жаловаться на судьбу – в том мире я получил все.
- Все… У меня тоже было – все… Ладно, теперь это не имеет никакого значения. Уже давно. – Мэттью подошел к Доминику, сидевшему на кровати, залез с ногами, сел по-турецки, облокотившись на спинку кровати и взглянул на своего компаньона. Его глаза медленно начали менять цвет – из льдисто-голубых они стали превращаться в синие, словно согреваясь.
- Я могу вернуть тебя обратно. Но… у меня есть шесть дней, чтоб убедить тебя остаться. И я хочу, чтобы ты остался здесь. Со мной.
- Здесь?
- Послушай, это все сумбурно, и непонятно, и страшно, конечно же. Но я тебе доверяю. Целиком и полностью доверяю, полагаюсь на тебя. Не знаю, почему – здесь это не принято, смертельно опасно, но… Так или иначе, я уже выбрал свою судьбу.
- И… какая же она?
Мэттью закатал рукав своей черной рубашки – на обнажившейся коже руки отчетливо проглядывал небольшой шрам в форме вензеля Ховарда. Шокированный, тот взглянул в глаза Беллами и замер – льдистость сменилась почти горячей, текучей лазурью.
- Я обречен следовать за тобой. Так же, как обречен возглавить эту семью. Мой выбор. Но я не требую от тебя мгновенного ответа. Вовсе нет.
- Что все это значит?
- Ты будешь следовать за мной. Я за тобой. Ты будешь принадлежать мне, и никто здесь не тронет тебя, никто не будет питаться твоей кровью, пока моя голова на моих плечах. Станешь моей собственностью, моей игрушкой и прихотью. А я - уже стал твоим. Ты сможешь открыть для себя новые горизонты.
- Я… У тебя есть закурить?
Мэтт поднялся резким грациозным движением, и неожиданно оказался уже рядом, держа в руке сигару и спички.
- Сойдет?
- Сверхскорость и сверхсила. Занятные качества. Ваш мир дает немало преимуществ.
- Не больше, чем и слабостей.
- А телепортация входит в ваши способности? Чтение мыслей? Превращение одних предметов в другие?
- Как же я давно не смотрел голливудских фильмов… Наши качества зависят от ситуации и особенностей каждого. Кто-то умеет видеть будущее, кто-то – лечить, кто-то – читает мысли. Но большинство все же получают только скорость, силу, зрение, обоняние – усиление основных признаков. Однако есть и исключения – в основном рожденные бессмертные. Или наследующие главам кланов.
- Твои глаза… Они стали…
- Синие. Ты странно влияешь на меня, Доминик. Слишком… странно. – Мэттью задумчиво провел пальцем по гравироке на своей руке. – Пошли в постель. Завтра предстоит насыщенный день…
Глава 6. Глава 6.
What day is it
And in what month
This clock never seemed so alive
- Ты все отдаляешься от меня. Все больше и больше. – Слова текли непрерывным потоком, и Доминик едва успевал понимать его, несмотря на давнюю привычку к быстроте речи друга. – Как давно ты просто интересовался тем, что происходит в моей голове? «Извини, сегодня я иду с Амели в ресторан, увидимся завтра? Ой, нет, ты же будешь занят… Ну тогда через пару дней? Cheers!» – Мэтт скопировал голос Дома с неподражаемой схожестью – и неподражаемой ядовитостью. – Скажи мне уже нормально, чтоб я убрался к себе, и занялся своими делами и больше не звонил, не вмешивался, не вспоминал про тебя! Черт!
- Господи, Беллз, успокойся! Ты же сам хотел, чтоб мы сдружились – мы друзья. Закадычные. Мир стал спокойнее и лучше. Я всегда умел обращаться с женщинами, – Доминик заржал, – не переживай. Все под контролем.
- Под контролем? Под контролем??! А то, что я готов уже натравить на нее всю свою семью – это, безусловно, ничего не значит, да? Что для тебя вообще имеет значение, кроме успеха и внимания, ублюдок?
- Ты вылез на солнце посреди бела дня и перегрелся? Какое к черту внимание? Ты…
- Лучше б я оставил тебя тогда подыхать, бездушная скотина! Один монстр для тебя недостаточно хорош, – видите ли, какие могут быть здесь чувства, и вообще, я нормальный обычный человек, – зато другой вполне подходящ! Может быть, ты попросишь Амелию рассказать ее историю? Или ты думаешь, что она все свои сотни лет жизни ходила по розам и пила амброзию?
- Бог мой, да ты ревнуешь! Нет, посмотрите на него – Мэттью Беллами, один из сильнейших бессмертных, ревнует какого-то слабосильного червяка из низшего мира! Вот это новость, достойная первых страниц таблоидов, определенно!
Подушка, промелькнувшая мимо и задевшая Ховарда на излете, была пущена с такой скоростью, что, пожалуй, спокойно свалила бы с ног и быка. Впрочем, ему хватило и сотой доли удара – голова чертовски заболела.
- Ты спятил, Беллами. Или перепил – а может, присоединился к своим, устраивающим бесконечные оргии в галереях на кокаиновых облаках? Кстати, если тебя волнует Амелия – ее люди занимаются делами. В отличии от твоих. Как давно вы выходили все вместе из этого, – Доминик обвел глазами комнату, – этого дерьмового подвала? И еще – пора бы немного поиспользовать краски. Ты устарел, Беллами, чертовски устарел. И если тебя интересуют мои отношения с Амели – она вовсе не чудовище. А вот насчет тебя – я сильно сомневаюсь. Чао, детка. Приятных сновидений.
***
Мэттью резко сел, не успев открыть глаза. Сон казался до боли реальным – таким, каких он не видел раньше. И до боли реальным – настоящей боли, какой он давно, очень давно не ощущал – казалось отчаяние от предательства Доминика. Он оглянулся вокруг – блондин спокойно почивал на соседней подушке. В замке стояла полная тишина, луна роняла серебряный луч сквозь витражные оконные стекла… Словом, все было по-прежнему. Кроме того, что он знал. Знал слишком много, чтоб спать спокойно. Чтобы спать теперь вообще.
И было не понятно, что пугало больше – что Амели нашла ключик к Ховарду; что он не понимал происходящего; или… или что он безумно, по уши погряз в чувствах к этому человеку, о котором, в сущности… не знал ничего. Кроме того, что когда-то много лет назад он знал другого, с таким же именем, похожего на него до мелочей – или того же?
Доминик застонал и заворочался, скидывая на пол одеяло. «Как ребенок», - усмехнулся Мэтт, перегнулся через него, подхватил край одеяла, укрыл заново. И без того казавшийся по жизни достаточно воздушным Дом теперь выглядел для него совершенно игрушечным. В том мире, куда он – по своему эгоизму – втянул Ховарда, тот был совершенно бессилен. Внутри просыпалось странное, давно забытое желание защищать – не инстинктивно, как он защищал свой клан все эти годы, нет – появлялось откуда-то от непонятной тоски, непонятной близости, родственности этому белокурому парню, мирно спящему в постели бессмертного. Он провел по его щеке рукой – на ладони остался запах. Что-то в нем было успокаивающее – и впервые за последние пару лет Мэтт почувствовал, что может провести ночь спокойно. Одним движением он исчез из кровати и отправился за ужином. Только бы сон не сбывался, только бы все оказалось случайным бредом…
Глава 7.Глава 7.
My pulse has been rising
My temples are pounding
The pressure is so overwhelming and building
- Итак… Ты вернулся.
Мэтт резко обернулся от холодильника, куда полез за пакетом с синтезированным питанием, и кинул на говорящего взгляд, легко могущий заморозить простого смертного. Однако темную фигуру, облокотившуюся на косяк с самым независимым видом это, похоже, нисколько не пугало, и человек засмеялся – жутким каркающим смехом, отраженным звонким эхом от стен.
- Я уже и не надеялся увидеть тебя с нами. Ну, как поживает твой мир, господин? Господин? – Человек снова засмеялся. – Бедный Вольдемар совсем потерял разум к концу жизни. Хотя вполне еще мог пожить был лет семьдесят – он ушел самым молодым из всего рода.
- Снова пытаешься нарушить баланс, Ольсен? – Беллами спокойно прошел к столу, перелил кровь в особую посудину и вставил в небольшую машину, напоминающую кофеварку. Минута – и ужин был готов. Он уселся на диван у противоположной стены, развалившись в непринужденной позе, и снова посмотрел на молчаливо наблюдающего за ним человека. – Ау, ты не спишь, Ольсен?
- Всегда спокойный, поедающий эту гадость, и считающий, что делаешь великое благо. Дьявол, до чего же ты человек. – Мэтт мог поклясться, что его собеседника передернуло от отвращения. – И ты безбожно молод. Никогда еще такие молокососы, не знающие истории, не писавшие ее сами, не ставились во главе нашего клана. Мы всегда блюли традиции – пока отец не вытащил тебя из какой-то преисподней посреди океана. И ты весь в него – притащил к нам какого-то человеческого заморыша, едва успел объявить себя главным. Ты даже не соизволил дождаться Совета, чтоб принимать решения! – человек буквально выплевывал слова, словно кидая ядовитые стрелы.
- Что тебе нужно, Ольсен? Тебя волнует, почему не ты? Ответ прост: ты не имеешь никакого отношения к покойному Вольдемару. Знай свое место, и не пытайся рассуждать о том, о чем не имеешь понятия.
- Как… Как ты смеешь указывать мне, о чем думать или не думать? У тебя еще едва зажил первый шрам на шее! И каждый год ты отправляешься наблюдать за тем, как стареет твое прошлое. Боже, да еще живы все твои прежние родственники и товарищи! Ты из смертных, ты пришел оттуда! Я был рожден здесь, как и мои родители, и родители моих родителей, мы – часть этого замка, мы – часть истории! А что есть ты, приблудный крысеныш? В какой подворотне тебя нашла твоя мать – и кем она была?
- Никогда – слышишь, никогда не смей трогать мою семью, – Мэтт в мгновение ока очутился возле вампира и прижал его к стене, оскалив клыки буквально в сантиметре от его шеи, – иначе ты знаешь…
- И кипятишься ты, как человек… ублюдок… в тебе нет ни капли бессмертного духа… слабый крысиный ублюдок…
В комнате что-то изменилось, Мэттью ощутил это – они были уже не одни. Свидетели, и достаточно много. Выбора не было.
- Ты сейчас же поклянешься в верности мне, Ольсен. Своей кровью.
- Никогда. Слышишь, никогда. Я не прощу ни тебе, ни матери, ни Вольдемару того, что ты разрушил мою жизнь, а теперь восседаешь на троне, которого не заслуживаешь ни единым пальцем.
- Каждый выбирает сам, воистину.
Спустя минуту на полу лежала лишь кучка пепла. Мэттью сжал кулаки и повернулся к молчаливым свидетелям происшедшего. Впереди стояла Элизабет, мать Ольсена, и ее лицо казалось похожим на высеченную в камне статую. Но она молча кивнула и преклонила колено. Прочие последовали за ней. Молча кивнув, Мэтт быстрым шагом вышел из комнаты. Пролетел дорогу до башни, цепляясь пальцами в стены, выдергивая в ярости кирпичи. И буквально влетел в дверь своей спальни.
***
- Скотина, что ты делаешь? Нет, что ты делаешь, я тебя спрашиваю?? – Мэттью был в ярости. Доминик сидел за столом – за его столом – и без стеснения швырялся в его компьютере, и, судя по выдвинутому ящику, уже осмотрел и его бумаги.
- Здесь не было заперто, Мэтт, и потом…
- Гром и молнии, тебя что, не учили в детстве, что нельзя лазить в чужие вещи? Нет, я тебя спрашиваю – какого хрена? Ховард!
Одним порывом преодолев разделявшее их расстояние, Мэтт схватил Дома за горловину майки и приподнял со стула. Одним броском швырнул на стол, вглубь, прижав спиной к стене. Тот едва не задыхался – горло было чересчур пережато – и пытался что-то сказать, но ничего, кроме булькающих звуков, слышно не было.
- Никогда – слышишь, никогда, – не смей трогать моих вещей, ты понял? То, что я пустил тебя сюда, а не запаковал твою кровь по баночкам, а тебя – не отправил на утилизацию, еще не значит, что ты имеешь право лезть в мою жизнь, слышишь, ты, скотина этакая?
- От…о… отпуст.. ти… – голос Ховарда прерывался. Мэттью слегка ослабил хватку.
- Черт, ты чуть не придушил меня, бешеный идиот! – Дом взглянул на своего бессмертного. На виске билась жилка, он выглядел взбешенным, но глаза…. Глаза говорили о другом – они теплели на глазах, превращаясь в ярко-синие, дыхание часто вздымало грудь, рубашка была полурасстегнута, позволяя увидеть полное отсутствие растительности на верхней части его туловища.
- У тебя везде такая бледная кожа?
- Что?
- Ты носишь расстегнутыми верхние пуговицы своих рубашек. Всегда черные – на белой коже. Боже, как скучно. Впрочем, тебе идет. Как и этот цвет волос – лучше, чем было, когда ты не красился.
Мэттью моргнул и удивленно уставился на Доминика. Прищурился, вдохнул воздух, и вдруг неожиданно закрыл глаза. Казалось, он боролся сам с собой. Удивленный Ховард с интересом наблюдал за сменой эмоций на его лице – словно быстро бегущий диафильм с сотней слайдов-масок.
Синие глаза открылись – уже не ярко-синего цвета, а скорее под стать грозовому небу. Мэтт наклонился к всё еще прижатому к стене блондину, близко, так, что тот мог почувствовать его дыхание и рассмотреть в деталях радужку глаз. Он словно впитывал в себя Доминика – тот мог поклясться, что он вбирает в себя его образ, пытается что-то понять. И так же резко, как набросился – отпустил, отступил в центр комнаты, схватился рукой за горло, словно пытаясь удержать себя самого. Потом развернулся, и вышел из комнаты, ничего не говоря.
Дом сидел на все том же месте в полной прострации. Что, почему – понять было невозможно. Жизнь резко изменилась. Слишком резко и слишком непонятно…
***
Машины пролетали сотнями сверкающих мотыльков по дороге между высотными зданиями. Здесь, наверху, был слышен только ветер и шуршащие отголоски городского шума – слишком высоко для полноценных звуков. Мэттью сидел на крыше, свесив ноги, и молча наблюдал за жизнью обманчиво-сонного города. Кровь все еще бежала по жилам непривычно быстро – с тех пор, как он потерял человеческий образ, этот процесс, вопреки всему, необычайно замедлился, и он очень давно не ощущал, как стучит в висках и становится жарко в груди. И давно не чувствовал, как увлажняются ладони и шея. Слишком давно.
Это отчаянное желание – нагнуться, попробовать на вкус губы Доминика, ощутить его тело, сделать своим – слишком испугало его. Отчасти потому, что за эти годы он, казалось, уже забыл, что значит желание. Отчасти – он и знал, и не знал этого человека. Отчасти – он терял контроль, терял его отчаянно, терял свою сильную сторону – равнодушие и закрытость, и это просто сводило с ума. Не меньше, чем этот запах человека, казалось, впитавшийся в его пальцы. Мэтт отогнул рукав рубашки. Пальцы заскользили вдоль уже заживших и превратившихся в едва заметные красноватые полоски шрамов. Вензель из двух букв снова прорезался на бледной коже. Дьявольски-ядовитая усмешка исказила его губы, он оперся руками о край крыши, кинул последний взгляд на городские огни, на начинающий сереть край неба – и подался вперед, вниз…
Глава 8. Глава 8.
Hour after hour baby
All night long with you
And all night long I think about sex
And all the time I think about sex with you…
- И какой же она была, Дом? – Мэтт провел пальцем по его ключицам, скользнул в ямочку между ними, нажал сильнее, и на мгновение Доминику почудилось, что воздух исчез из окружающего пространства.
- Что ты от меня хочешь, Мэттью… Охх, черт, что ты делаешь? – Дом пробормотал это, едва дыша. Руки были привязаны к изголовью кровати мягкими шелковыми лентами.
Беллами ничего не ответил, лишь усмехнулся и наклонился еще ниже, так, что Доминик ощутил его дыхание на своей шее, прикоснулся губами к мочке уха, провел языком по линии скул, и жадно впился в его губы, поглощая все звуки. Его руки охватили руки Дома, все еще пытавшегося высвободиться из плена прохладного шелка, но Мэтт умело завязал узлы – определенно, их было не распутать просто так. Неожиданно Мэтт прикусил его губу – Доминик почувствовал привкус собственной крови в поцелуе, провел языком по зубам своего бессмертного и убедился, что его клыки вполне готовы к чему угодно.
- Держу пари, она держала себя в узде. Иначе ты бы просто не выжил – она бы высосала твою кровь до конца в считанные минуты. Какие у нее зубы, Доминик? – Мэттью почти промурлыкал эти слова, но нежный тон был обманчив – его глаза излучали вспышки ярости, цвет радужки изменился до насыщенного синего.
- Чертов иди…идиот, ревнивый идиот…
- Помнится, раньше ты не был против моего идиотизма, - Мэтт слез с Ховарда и тот ощутил кожей прохладный ночной воздух. Удовольствие длилось недолго: он почувствовал, как рука вампира дотронулась до его сосков и медленно поползла вниз. Член Дома уже жил своей собственной жизнью, и ему не хватало только этих длинных пальцев, чтоб тот почувствовал себя где-то вне орбиты происходящего во вселенной. – Я хочу заставить тебя кончить здесь и сейчас, в моих руках, и да – я не хочу, чтоб ты изменял своей дорогой Амелии, поэтому не собираюсь делать ничего большего.
Мэттью вошел в нужный ритм – чертенок слишком хорошо знал лежащее перед ним извивающееся тело. Временами он отнимал руку, глядя с болезненной усмешкой на тяжело дышащего с закрытыми глазами человека – и тот подавался бедрами ему навстречу, извиваясь, словно его тело не имело ни одной кости, следовал за ускользающим наслаждением. Пальцы снова находили горячую, желающую плоть – и снова дразнящее ускользали, и когда уже казалось, что еще совсем, совсем немного – исчезли совсем. С губ Доминика сорвался разочарованный стон, он бормотал что-то непонятное – а рядом смеялся Мэтт, измученно и напряженно, смех дрожал и рвался, словно слишком туго натянутые струны.
Смех оборвался так же резко, как и начался – Дом ощутил прикосновение мягких влажных губ чуть выше пупка, и его словно окатило кипятком. Мэтт проложил дорожку мелких укусов вниз и влево, нажал языком на какую-то точку в области таза – тело под ним снова изогнулось, одна из лент, сдерживающих запястья, оборвалась с треском. Вампир оторвался от бледной кожи, взглянул с усмешкой на залитое потом лицо человека, нагнулся над ним снова, лизнул кожу с внутренней поверхности бедра, прокусил в одно мгновение, втянул в себя кровь из ранки, усилием воли заставил оторваться.
- Открой же глаза! Открой, ну же, посмотри на меня!
Доминик разлепил склеенные потом ресницы. Мэтт расположился между его ног и смотрел прямо на него глазами цвета весенней горечавки, его губы были измазаны в крови – крови Доминика. Не сводя с того глаз, он провел пальцем по небольшому шрамы на левом предплечье в виде двух сплетенных букв, – из образовавшейся раны потекла кровь, – нагнулся и слизал побежавшие вниз по руке красные струйки. И вновь склонился над Домиником, без предупреждения, охватив красными губами его член. Перед глазами Дома снова закружился хоровод искр, он подался навстречу ласкающим движениям языка вампира, помогавшего себе сводить Ховарда с ума рукой. Хриплые звуки заполнили комнату…
***
Доминик открыл глаза, повернул голову влево, вправо – он лежал на огромной красно-белой кровати совершенно один. Комната тоже была пустой. Никого.
Но в висках бился молотками пульс, было безумно жарко – он откинул тонкое кроваво-красное шерстяное одеяло. Сел, провел рукой по волосам – они все сбились колтунами. Глянул за спину – античного стиля изголовье было пустым. Никаких лент. На белоснежной простыне не было пятен крови.
Бред. Фееричный и странный бред. Доминик четко ощутил, что он таки кончил во сне, и совершенно убедился в этом, проведя рукой по боксерам…
***
Мэттью бежал по улицам под просыпающимися лучами солнца, четко уверенный, что не успеет в добраться до укрытия прежде, как окончательно рассветет. Это был скорее инстинкт, чем необходимость – он мог оставаться под лучами солнца, не боясь превратиться в золу. Свойство, передаваемое от вождя к вождю клана – еще один факт, из-за которого было недостаточно просто убить вождя и занять его место – необходимо было выпить его кровь, добровольно отданную, в момент, когда он четко выстроит все воспоминания, все знания, веками сохраняемые внутри. Впрочем, тот факт, что ему не угрожала смерть от руки какого-либо члена его клана, не утешал – мир вокруг был враждебен, и из членов Совета, которые должны прибыть через пять дней, едва ли нашелся бы кто-то, не желающий вонзить при возможности в него свои зубы.
Впрочем, тревожило не это. Необходимо было переговорить с Элизабет, понять, кто такой этот блондин, оставленный им в одиночестве в его башне. Необходимо было сразиться с собой – или сдаться. В конце концов, что такого было бы в том, чтобы прижать Дома к чему-либо достаточно плоскому и крепкому, чтоб выдержать силу его натиска, вонзиться зубами в его тело, ощутить этот неповторимый вкус внутри себя, ощутить себя внутри него, и уже прекратить это безумие – все, что становится известным, теряет привлекательность, а он влек его, словно магнит стрелку компаса. За эти годы Мэтт научился управлять людьми – зачарованные его голосом и магией глаз, они шли к нему, не думая о происходящем, не чувствуя страха, и было жутко и волнующе одновременно, волнующе до странных горячих волн внизу живота понимать, что он готов был также идти к своему гостю-пленнику, едва чувства фокусировались на нем.
К тому времени, как Беллами достиг дома, солнце поднялось уже достаточно высоко, а в его голове созрел план. Нужно было забрать Ховарда из их замка, увезти в одно из своих убежищ – и кстати, не мешало бы разобраться, кто пытался проникнуть в его любимый дом в ту их первую ночь вместе, и потратить оставшиеся до церемонии дни в свое удовольствие, изучая новую игрушку. В конце концов, пять дней удовольствия за четверть века без секса – это ничтожно мало. А в то, что белокурая находка доставит ему много удовольствия, Мэттью не сомневался. Он прекрасно видел, что Доминик не оставался равнодушным к его близости. Предвкушая эти события, он прошел сквозь бесшумно отворившиеся ворота и вошел в свой замок…
Глава 9.Глава 9.
Space monkey in the place to be
Talk of the town with a Columbian rock
Out on a limb in the carnival of me
Raising the temperature 100 degrees
Чертова темная комната, где я сижу уже который час, действует на нервы. И мне хочется есть – сны всегда отнимают много энергии. Выйти и осмотреться?
И вообще, куда делся этот чертов идиот? Вампир… Вчера произошло столько всего, что я как-то… не удивился этому факту. Ну конечно, у кого еще глаза будут менять цвет от льдистого голубого, почти серебристого, до разных оттенков синего; кто способен крушить все вокруг и придушить человека одним легким движением без усилий? И у него необыкновенно сексуальная фигура, обтянутая черными кожаными брюками и майкой. Черт, опять эти мысли? Но мальчик так и просится, чтоб его изнасиловали – когда нагибается к тебе, облизывает пересохшие губы, смотрит в душу своими глазами-иглами, прошивает взглядом насквозь, и эти пальцы – боже, невозможно, невозможно.
Нет, сидеть здесь смысла нет. Я подхватил свою куртку с спинки кресла и вышел из комнаты. Лестница вниз – винтовые ступени, бесконечный спуск, и вот, луч света – слабо освещенный коридор, полный абсолютной тишины. Кажется, весь этот замок погрузился в сон. Одинаковые черные двери в коридоре, облицованном панелями красного дерева. Дьявол, и куда дальше? Насколько мне помнится, дверь в конце коридора выведет… или я что-то путаю?
Дверь оказалась жутко тяжелой, но незапертой. И выводящей совершенно не туда. Огромная зала, с стеклянной крышей, с странными начертаниями на полу… Боже, где я вообще? Мне кажется, такого странного мраморного пола я еще нигде не видел. И хоть бы одна живая душа – полная пустота. Они что, все вымерли здесь?
Стоп. Неужели я что-то проспал? Ведь тогда Мэттью не зря вытащил меня посреди ночи из постели – на его дом явно кто-то напал. А что если… если я вообще здесь один? Нет, судьба не могла сыграть со мной такую шутку, я просто не выберусь из этого лабиринта – и уж точно не проберусь через болота вокруг!
- Человек…. О да, этот ни с чем несравнимый запах… – Голос, прозвучавший за спиной, скорее похож на шелест, но от угрозы, таящейся внутри, что-то внутри тревожно екает. – Человек в зале таинств клана… Занятно.
Резко поворачиваюсь и вижу женщину, встретившуюся нам во время прибытия в это зловещее место. Одета она достаточно необычно для этого места – в белое платье, почти сливающееся цветом с ее лицом. Каменным, не хуже лиц скульптур в моем доме – ноль эмоций, ноль движения.
- Не бойся, детеныш, ты мне не нужен. Но вот что тебе нужно… здесь… сейчас…
- Где Мэтт?
- Разве кто-то может знать планы Отца? – женщина захохотала, и смех, отраженный сотни раз от мрачных стен, казалось, поднял волосы на моей голове дыбом. – Он приходит, уходит – когда ему вздумается. Самый молодой из нас… И уже знающий все…
- Хорошо, хорошо, я подожду его здесь…
- Здесь? Но тебе нельзя быть здесь?
- Тогда в башне, хорошо, только помоги мне вернуться обратно.
Я почувствовал, как страх оплел меня с ног до головы холодными липкими нитями, в висках заломило. Бежать нельзя – что я знаю точно, так это то, что здесь я одинокая жертва на ее территории, и любое бегство неминуемо станет моей гибелью – какой охотничий зверь не кидается вслед ускользающей добыче?
- Нет, я не могу выйти с тобой отсюда.
- И что же тогда?
- Противоречия… Противоречия бывают смертельны…. Не так ли?
Женщина двинулась ко мне. Отступать? Но куда? К стене? К дверям? Нет, к дверям – не лучший выбор, если я не хочу, чтоб сюда сбежалась целая компания желающих поохотиться на человека. Вампир преобразился – ее глаза стали черными, клыки показались изо рта, она смеялась и наступала, а у меня за спиной оставалось всего лишь пара метров свободного пространства…
- Элизабет! Остановись немедленно! – металлический голос разрезал тишину. Женщина вздрогнула, как от удара током, ее лицо вновь превратилось в каменную маску. Она молча преклонила колени.
Мой спаситель вошел в лучи света, струящиеся с потолка. Только тут мне стало понятно, что все это время вампирша избегала центра комнаты – очевидно, дневной свет ей был не по душе в таком виде.
- Элизабет… Ступай к себе.
- Я…
- Возвращайся в комнату, Лиз, прошу тебя, – голос Мэттью неожиданно прозвучал мягко, – я не хочу устраивать здесь бойни.
- Да, конечно… Я…
- Я вернусь к прибытию Совета. Надеюсь, все будут готовы.
Он подошел ко мне, схватил за руку и потащил прочь из этой комнаты. Я почувствовал, что безумно рад его появлению – но его ледяные руки и такое же, как у женщины, каменное лицо снова вселили ужас.
- Мэттью, ради Бога, ты сейчас выдернешь мне руку.
- Заткнись и иди за мной, если ты не хочешь стать фондю на местном празднике жизни.
Безусловно, спорить в этой ситуации глупо, и я практически побежал за своим спасителем…
***
Чертов идиот. За что, за что он свалился на мою голову? Я привел его в свой дом, оставил в своей спальне – ок, я забыл, что его нужно кормить, но неужели нельзя было спокойно посидеть хотя бы одну ночь? А если бы Элизабет не отступила – что тогда?
Нет, ответ был очевиден – она была бы мертва. Убить своего родича ради человека. Интересно, кто-нибудь в истории хотя бы задумывался над таким очевидным бредом? Человек – это пища, это недоразвитое существо, это большая помеха в жизни, но отнюдь не то, за что убивают своих. И тем не менее – я чуть было не вонзил в нее зубы, кинувшись сзади без предупреждения.
Спокойно, спокойно, все обошлось.
Один.
Два.
Три.
Четыре.
Я делаю глубокие вдохи, не прекращая бежать по коридорам замка, с этим белокурым кретином на буксире. Главное – сосредоточиться на шагах и вдохах, и не разнести его на кусочки в порыве ярости. Иначе какой был смысл спасать это недоразумение? Вдох-выдох, и еще раз. Эмоциями нужно управлять.
Тем же бегом преодолеваем двор. Открываю дверцу машины, впихиваю упирающегося, – нет, все же он придурок, – даже бешено упирающегося и пытающегося что-то сказать Ховарда на пассажирское сиденье, открываю ворота и вылетаю прочь. Скорость и я – друзья ненадежные, но лучше угробить очередную машину, чем размозжить голову сидящему рядом человеку.
- Мэттью, черт возьми, да что происходит! Ты слышишь, я забыл свой телефон у тебя в спальне!
- Тебе больше не понадобятся телефоны. И по-видимому, ничего больше. Я привяжу тебя к кровати без одежды и запру в своем доме.
- У тебя странные эротические фантазии. Свяжу, запру… Ты не думал, что стоит завести гарем? Сотни женщин-вампиров, запертые в твоей башни в замке, привязанные к стенам и кроватям…
- Замолчи, – я окончательно срываюсь и перехожу на крик, пугающий меня самого, – замолчи, или клянусь своей жизнью, я тебя заставлю сделать это!
Затыкается. Очевидно, я перебрал – его лицо побледнело не хуже моего. Впрочем, это неплохо – нам предстоит часа четыре езды до моего дома на том берегу Ла-Манша, и мне совершенно не хочется всю дорогу выслушивать его дурацкие вопросы и не менее бредовые свои ответы.
***
Дом оказался вполне приемлемым. Когда я покупал себе эти местечки – «контрольные пункты», как их называл Вольдемар, я не рассчитывал на особый комфорт. Главное – отдаленность от больших городов и магистралей, и отсутствие соседей. Домик, однако, превзошел все ожидания – расположенный на холме возле моря, он был уютно обставлен, дополнен шикарным подвалом и подземным ходом, прорытым еще французскими аристократами в стародавние времена, когда они скрывались здесь в годы Революции.
Доминик по-прежнему молчит. Молча войдя в дом, швырнул куртку в небольшом холле, прошел в гостиную. Я слышал, как он ходил там, открывая какие-то шкафчики, разжег огонь в камине. По дороге мы заехали в магазин, и теперь у нас вполне хватало продуктов – мой дежурный запас пищи всегда болтался в холодильнике в багажнике машины. Нужно поговорить с ним – невозможно же провести все оставшиеся четверо суток, прислонившись к косяку входной двери и наблюдая за морским горизонтом. Решившись, я вошел в дом, закрыл дверь и двинулся в гостиную.
- Ты вправе потребовать, чтоб я объяснился.
- Ни к чему, – Доминик зажег найденную им сигару, затянулся, и упрямо уставился на языки огня, плясавшие на дровах в камине. Говорить он явно не намерен.
- Отчего это?
- Смысл? Все очевидно. У меня нет ни права голоса, ни права решать, ни прошлого – ничего.
- Ничего? Ничего. Ок, может ты скажешь, кто в этом виноват? Мне просто интересно послушать твои выводы, прям таки очень интересно.
- А у тебя много вариантов? – он иронически приподнял левую бровь.
- Ты, - я задохнулся от возмущения, ты… ты бессовестная скотина! По твоему, это я заставлял тебя нажираться какой-то гадости, садиться за руль с какой-то случайной шлюхой, лететь на бешеной скорости, раздолбать машину, едва не сдохнуть от огня? Это я сделал? Или я виноват в том, что вытащил тебя из этого дерьма?
- Ты эгоист. Никогда не приходило в голову? Ты нашел себе милую человеческую игрушку. Притащил к себе. И начал наслаждаться игрой в любящего и заботливого папочку.
- Любящего и заботливого! Поглядите-ка, как мы заговорили! А может быть, стоило тебя оставить дома, тем напавшим и разрушившим по кирпичикам мое прежнее жилище? Нет, не надо смотреть на меня овечьими глазами, словно ты великий страдалец, ответь мне! Или, может быть, стоило тебя оставить Элизабет? Она прекрасно умеет играть с своими жертвами, как кошка с мышкой – медленно и верно убивает, смеется, и сохраняет сознание человеку до последнего момента. Может, ты этого хочешь, а? Я могу тебе предоставить шикарную возможность лишиться всей крови – зубы у меня тоже имеются. Совсем необязательно для этого припираться в мою жизнь и ломать все и вся, черт возьми! Эй, да ты вообще меня слушаешь??
Рука сама нащупала вазу на высокой подставке сбоку. Промазал – осколки жалобно сползли с сухими цветами по камину, осыпав краем Доминика. Нет, кажется, таки зацепил – поранил ему щеку. Черт возьми! Пора с этим заканчивать.
В один прыжок преодолеваю гостиную, хватаю его в охапку, сдергиваю с кресла, впиваюсь в губы. Не очень понятно, как он оказывается на мне, но я охотно подхватываю его под колени, чувствую, как он сводит ноги за моей спиной, сжимает бедра, – черт, я забыл, что у него накаченные ноги, – и я целую его, яростно, впиваясь в губы, слегка кусаю, чувствую его вкус – и это совершенно сносит крышу. Сердце отказывается работать в обычном режиме – кислорода не хватает, дыхание срывается, спина отказывается держать двойной вес, но плевать, плевать на все эти мелочи. В животе просыпаются бабочки – целая стая, переползающая куда-то в грудь, оставляющая жгущиеся уголья на своем пути. Я пытаюсь удержать Доминика, отступаю немного назад, боком натыкаюсь на стену – немного поддержки не помешает, чувствую, что он отвечает мне – его язык проникает в мой рот, едва ли не срастается с моим, пробегает по моим зубам, задерживаясь на острых клыках; я слышу его дыхание, прерывающееся и громкое, чувствую пульс, чувствую его возбуждение внизу, и начинаю окончательно путаться в собственных мыслях.
Волосы падают на лоб, угольки в животе окончательно превращаются в какой-то род пожара, но в то же время, я совершенно не чувствую большую часть своего тела, словно превращаюсь в одну огромную черную дыру; пот катится по спине градом, и мне становится чертовски жарко в моей кожаной рубашке. Где-то в перерыве между своими и его нападениями, пока он ловит отчаянно, слегка запрокинув голову, дразня меня своей шеей, воздух, я успеваю прошептать отчаянное «хватит» - и понимаю, что это бесполезно. Абсолютно. Отпускаю его ноги, он встает на пол, хватается за мои плечи, чтобы не упасть, прижимает к стене и окончательно перехватывает инициативу – я чувствую его губы на своей шее, чувствую, как он хватает зубами и слегка тянет мочку уха, трется о меня, как мартовский кот о ногу хозяина, впечатывает в обои. Окончательно задыхаюсь, голова кружится, и полуосознанным движением просовываю руку между нашими телами, и буквально раздираю молнию моей кожаной рубашки.
Кажется, до Дома доходит, что моя одежда не слишком предназначена для таких марафонов – он отстраняется, сдирает с меня окончательно угробленную рубашку, и тащит куда-то на себя.
Ах, да – диван. Странно – я его точно не раскладывал, впрочем, думать некогда – я чувствую его руки на своем теле, и совершенно сойдя с ума, извиваюсь под ним, лежа на спине, как возбужденный подросток, не знающий, что ему еще делать в его первую ночь. Он опускается ниже, губы смыкаются на моих сосках – и я проваливаюсь куда-то в черную дыру сознания окончательно, слыша, как его пальцы вынимают пуговицы на джинсах из петелек, спускают эту чертову ткань вниз. Слышу его шепот – понимаю только, что ему что-то снилось, и он решил не терять время. Снилось? Неважно, неважно...
***
Необыкновенная кожа, гладкая, белоснежная – абсолютно гладкая грудь, тонкая стрелка волос внизу живота, уходящая вниз, к паху. Покусываю его бедра – с одной стороны, с другой, периодически приподнимая голову, гляжу в его полуприкрытые одурманенные глаза. Кто бы он ни был – я уже в аду одной ногой, едва он дотронулся до моих губ. Окончательно оставляю его обнаженным, отстраняюсь – широко распахивает свои глаза, ярко-лазурного цвета, подается мне навстречу бедрами, хрипло стонет, и я опускаю голову вниз и беру его в рот. Облизываю головку члена, примеряясь к размеру – чувствую, как его руки хватаются за мои волосы, отпускают, судорожно дергая простыни вокруг, и вновь возвращаются в мои волосы, устраивая беспредельный бардак; он двигается навстречу, заставляя меня выбирать – отстраняться, или брать глубже, и мне кажется, что он внимательно ловит каждое мое движение вверх и вниз, хотя я четко знаю, что ему совершенно не до этого – я слышу тяжелое дыхание и странные полухрипы, вырывающиеся из его груди. Отстраняюсь вновь – любуясь его лицом: глаза закрыты, длинные ресницы дрожат, как бабочки, взмокшие черные волосы облепили не менее мокрый лоб, и он судорожно всхлипывает, когда я провожу пальцем от ямки между ключицами вниз, через живот, заканчивая на возвершие его члена; запрокидывает голову, отчего волосы слетают со лба, четко выделяется шея и я ловлю себя на безумном желании впиться в эту белую кожу губами, зубами, чем возможно, но слишком продолжать эту агонию не хочется, и я возвращаюсь к покинутому занятию.
Безумная идея – когда весь кошмар закончится, я обязательно нарисую картину – запрокинутая в пароксизме страсти черноволосая голова, глаза, как речные омуты – нарисую чем угодно и где угодно. Жаль, красками не передать эти вспышки, передергивающие его тело всякий раз, когда я нажимаю сильнее или нахожу чувствительные точки, проводя языком по нижней части его члена снизу вверх. Бледная кожа наводит меня на странные мысли; иногда я поднимаю глаза, чувствуя, как он смотрит на мой затылок, ловлю этот взгляд – пронзительный и откровенный, и чувствую, что мое собственное тело чувствует себя тесно в узких джинсах, кровь отливает от головы вниз, но я все еще сдерживаю свои эгоистичные инстинкты – сейчас не мой черед получать удовольствие. Дыхание вверху такое прерывистое, что порой я вглядываюсь в Мэтта с опаской, что он задыхается. Отчаянное желание – я хочу услышать его стон, крик, ругань, что угодно, но он слишком хорошо себя контролирует, и за исключением звуков дыхания и моих движений, не слышно не звука. Я шантажирую его – массирую промежность, играю с ним, как кошка с мышкой – но мой вампир слишком упрям.
Чувствую, как его пальцы с силой дергают меня за волосы – внутри меня расцветает гордо-ироничная усмешка, и я лишь плотнее сжимаю губы, готовясь попробовать его на вкус – так, как это возможно для меня, и насколько это возможно, и через пару мгновений ощущаю, как выгибается его тело в последних конвульсиях и он кончает с хриплым стоном, невероятным усилием воли цепляясь взглядом за мой взгляд – и я неожиданно понимаю всю его открытую мне беспомощность.
Чувствую, как он затихает, медленно отпускаю его руку – кажется, я ухватился за нее где-то под конец этого действа, приподнимаюсь и отваливаюсь вбок. В голове стучат серебряные молоточки, во рту ощущается сотня новых вкусов, и, в то же время, мне отчаянно хочется хотя бы глоток воды – горло совершенно пересохло…