Что-то меня потянуло на масштабное полотно псевдоисторического характера Оо Игра престолов вообще разожгла желание написать что-то в этом роде. И старые заметки стали превращаться в тексты.
Судить это строго можно и нужно, но помня, что все сие есть фееричный бред моего мозга))

читать дальше
***
Великая река Дана несла свои воды неспешно и размеренно через все равнинные земли Запада. Ее широкое течение словно разрезало долину надвое, оставляя с обеих сторон холмы и озерца – от старого русла. От этих холмов местность и была прозвана Холмистыми долинами. Когда-то давно здесь жили кочевники, пасшие свой скот на заливных лугах и зимовавшие на холмах в отдалении от реки. Со временем кочевники образовали союзы, осели и построили города. В холмах было найдено железо и другие руды, были собраны войска, разразились бури, овеянные звоном клинков, и в долинах было создано единое королевство – Лунная империя. Ее жители почитали Луну как великую богиню, сотворившую небо и землю. Столицей царства был великий Данзил, огромный город из белого камня, выстроенный в месте, где Дана впадает в Срединное море. Город славился своей торговлей – через море с Туманными землями и различными дальними островами; по реке торговцы сплавлялись почти до ее истоков – у границ восточных земель, откуда было рукой подать до Харгийского водного пути, ведшего к восточному краю мира; иные торговцы уходили немного к югу, в вольные города, главным из которых был Город Семи Народов; самые же отважные посещали и север, и крайний юг, откуда привозили диковинные товары, и не менее диковинные сказки.
Со времен основания империи – а это было почти шестьсот лет назад – все правители были из семейства Стилордов. Сам род их, казалось, восходил корнями к луне – высокие, с волосами цвета лунного сияния и голубыми глазами. На их гербе был изображен меч, отражающий лунный свет. Их девиз отражал вековую мудрость рода, собравшего империю под своим мечом – «Знай заранее». В народе ходили легенды, что на самом деле, матерью первого Стилорда была женщина из таинственного племени детей Луны. Они были искусными лучниками, и владели тайнами мироздания, подчиняя себе лунный свет, силы воды и ветра. Именно от них унаследованы были прозрачные, словно горные озера, голубые глаза, и великая мудрость предков, хранившаяся в памяти рода и книгах в замковых башнях.
Нынешний глава клана Стилордов, Иэн Милостивый, был не самым известным или популярным правителем империи. Но в его правление торговцам был обеспечен свободный путь через Холмистые долины, жители без страха выращивали здесь хлеб и рожали детей, и никто бы не упрекнул Милостивого в том, что он занимает свое место на троне зря. Империя знала много переворотов, много битв за трон – в разросшемся семействе правителей нередко за обладание короной сражались отцы и сыновья, братья и дяди. Но эти битвы были скорее на остриях перьев и кинжалов, нежели на лезвиях мечей, и мало заботили обычных подданых Лунной империи.
Последние годы, однако, взволновали спокойствие Стилордов. Торговцы, приводившие свои суда с Востока, рассказывали о сильном войске, что собирали в тех краях, о городах со стенами до небес, о великих мастерах, повелевавших огнем. Из-за моря приходили вести о кочевых союзах, соединивших тысячи всадников Поля в единые армады. Девиз рода гласил «Знай заранее». Но лишь избранные знали его вторую половину. «Действуй». И время действовать пришло.
***
Листья.
Желтые, красные, зеленые – они усыпали дорожку плотным ковром, цеплялись за меховые отвороты плаща, украшали волосы причудливой короной. Осень приблизилась незаметно, и в одно утро стала неотвратимой реальностью, с которой приходилось считаться. С каждым годом она начиналась все раньше, все сильнее сжимала лето, обещая суровые зимние метели.
Еще весной Эрлин слышала, как женщины тайком говорили о крае вечной зимы, который вновь начал шириться, грозя охватить всю землю своим ледяным поясом. Верить не хотелось, да и братья лишь смеялись с ее страхов, убеждая не верить глупым бабьим сплетням. Но в городе Семи народов были и те, кто верил всерьез – и кому она вполне доверяла.
Сбежав от пристально наблюдающих за ней служанок, по шумным центральным улицам, где царило оживление великого рынка, торговавшего всеми товарами мира – от бесценной живой плоти до ничего не стоящих поддельных побрякушек, Эрлин пробиралась в северный квартал, Левобережье. Отделенный от прочего города рекой, он таил множество секретов , манил путешественниками, прибывавшими туда с отдаленнейших уголков мира – от устья Даны до земель Востока. Иногда там бывали и те, кто утверждал, что побывал в Ледяном царстве – и их рассказам внимали толпы любопытных в той или иной таверне. Больше всего эти рассказчики любили заведение некоего Бруннинга – шумное, грязное, задымленное местечко под вывеской с надписью «Оазис». Видит Бог, ни на что в мире это место не было настолько не похоже, как на этот пустынный рай – зловоние месяцами не знавших мытья путешественников, рабыни, травы в курительных трубках, лишающие людей сознания; все это смешивалось воедино, вызывая отвращение. Несколько месяцев назад Эрлин сдружилась с одной из служанок этой таверны – Лидией, рабыней с юга, подававшей гостям хмельные напитки. Та помогала девушке незаметно проскользнуть внутрь, и притвориться одной из служанок, скромно разносящей тяжелые подносы в мешковатой серой одежде, оставляющей открытой для обозрения лишь руки и глаза.
Это было надежное укрытие – никто не считал за человека создание, укутанное в безликие серые одежды с ног до головы. Для мужского развлечения предназначались иные женщины. Одетые в яркие шелка, укутанные в меха, они передвигались в паланкинах от своего дома до публичных мест, где сидели на почетных местах – королевами собраний, превращая простую пьянку захмелевших от желаний мужчин в утонченное – в той или иной мере – развлечение. Эрлин слышала, что самые знаменитые из этих женщин оказывали милость одним своим словом и взглядом; за их благосклонность мужчины готовы были отдавать свои состояния, начинать войны, им посвящали турниры и одиночные схватки. Но здесь, в обычной таверне, яркие райские птички сидели на коленях мужчин, пили с ними вино, пьяно и пошло шутили, целуясь с моряками и купцами, и ближе к концу вечера, когда половина гостей уже валялась на полу в глубоком похмелье, расходились по верхним комнатам, откуда изможденные упархивали через пару часов, кутаясь в свои дешевые меха и пряча на груди мешочки с монетами.
Сегодня пятница. А значит, самое время подумать, как обвести вокруг пальца служанку и сестер, и ускользнуть в очередное путешествие в северные кварталы. Впрочем, сегодня отец принимает очередных заморских купцов, а стало быть, все женщины соберутся в нижних покоях, чтобы познакомиться с товарами иноземцев, и мало кто будет интересоваться, куда подевалась одна из девчонок Гридов.
Эрлин чувствовала себя чужой на таких приемах. Старшая дочь главы Южного дома, от его первой жены, давшей ей жизнь ценою своей еще в те времена, когда ее отец был всего лишь мелким купцом, тринадцатым в линии наследования престола, Эрлин всегда ощущала себя лишней в стенах родного дома. Человеком, о котором редко кто-либо вспоминал. Отец видел в ней извечное напоминание о потерянной любви, слишком горькое, чтоб часто придаваться воспоминаниям. Его вторая жена ненавидела в ней образ своей соперницы, уже мертвой, но унесшей с собой сердце мужа. Наложницы не любили ее вслед за госпожой. Сестры отвергали за упрямость и гордый нрав. И лишь братья любили ее, ценили в ней горячую голову; они выросли вместе на стрельбищах и конных выгулах, где их сводная сестра стремилась всегда быть наравне, не уступать, давать сдачи. До этой весны они были совершенно неразлучны…
В первый день весны Эрлин исполнилось семнадцать лет, и даже предпочитавшая не замечать ее существования мачеха была вынуждена сообщить мужу, что его старшей дочери пора замуж. Она даже составила список женихов, но – неожиданно для всех – отец объявил, что его девочка вольна сама решать свою судьбу, свою любовь и брак, а кроме того, она еще не была представлена королю, в ее честь не было пиршеств и турниров, стало быть, о браке говорить еще рано…
- Эрлин! Эрлин, очнись!
Девушка вздрогнула и обернулась. Навстречу к ней по садовой дорожке шел ее старший брат, наследник ее отца, Вацлава, названный тем же именем, как было многие годы принято в их семействе. Князь, обретая власть предков, терял свое старое имя; то же происходило и с его старшим сыном. С того момента их звали Вацлавами – «великая слава». Впрочем, в семье юношу по-прежнему звали Домашем – детским именем.
- Что случилось? Отец зовет меня?
- Ты же знаешь, он предпочитает считать, что тебя нет. Однако мать хочет тебя видеть. Она решила, что тебе пора собирать приданое.
- Приданое…
- Эрлин, я знаю, ты…
- Что я? Ну что я? Я не хочу замуж, ты же знаешь! И все знают! Я хочу жить как прежде, и пусть меня никто не замечает. Я хочу ездить с вами на охоту и в Дикое поле, хочу ловить рыбу в Серебряном ручье. Но наступила весна, и вы, мои братья, словно забыли, сколько лет мы вместе разделяли все развлечения и учебу! Вы не зовете меня с собой, покидая стены города. Вы ходите на Великий рынок без меня. Я стала всем, всем, всем чужая!..
- Эрлин, милая, пожалуйста… - Домаш обнял девушку за плечи, прижал к себе, и медленно начал поглаживать склоненную на его грудь вздрагивающую от рыданий голову. – Я знаю, это неприятно для тебя. Но ты… Мне сложно объяснить… Посмотри на себя, Эрлин. Ты стала женщиной. Прекрасной юной женщиной. Твое место не на спине лошади в бурных схватках с дикими людьми, не в пьяных базарных драках. Ты достойна большего. Достойна стать чьей-то женой, хозяйкой дома, хранительницей очага. В честь тебя давно пора созывать турниры, чтоб стихоплеты всех четырех концов великого города Семи народов сочиняли свои вирши, воспевая твои черные косы и лазоревые глаза.
- Ах, братец, ты же прекрасно знаешь, что этому никогда не бывать. – Эрлин отстранилась и грустно покачала головой. – Мне семнадцать, и я скоро стану старой девой. Мое место вовсе не на украшенном парчой троне королевы дня. Я не создана повелевать толпами разгоряченных мужчин движением ресниц, вовсе нет. Куда лучше я ощущаю себя на коне, в своих посеребренных легких доспехах, с мечом, который ты мне выковал. Я не хочу замуж, Домаш, не хочу.
- Сестрица, послушай…
- Домаш, да посмотри же ты на меня! Я дочь чужеземки от старого брака князя, брака, который порос призрак-травой! Мои косы – они черны, как ночь! Я не похожа на своего отца, не похожа на свой народ – я вся в мать, мать, чьего происхождения никто в нашей семье не знает, мать, чье имя запрещено упоминать! Очнись, кто женится на мне, кто соберет в честь меня турниры? Твоя мать? Она выдаст меня замуж за того, кто заплатит ей тайком от отца повозкой золота в обмен на обещание протекции его торговле, и про меня навечно все забудут! Даже ты!
- Эрлин!..
Девушка резко обернулась и быстрым шагом пошла к дому. Слезы, злые и горькие слезы текли по ее щекам. Она знала, что брат не станет ее догонять – обида и осознание ее правоты не дадут ему ни шанса. Они выросли. Все выросли. И прежняя, детская дружба начала таять, превращаясь в туманное небытие…

***
Вацлав, один из четырех князей города Семи народов, принимал иноземных купцов. Был его черед исполнять сложнейшую обязанность князя великого торгового города – вершить дипломатические козни, строить и ломать связи народов. Его город стоял в самом центре мира, на пересечении основных торговых дорог – путей в Холмистые долины западной стороны мира, водного Харгийского пути по великим рекам Востока, морских путей Туманных земель – с бескрайними просторами Дикого поля на юге и Холодных долин на севере. Город стоял на страже интересов всего мира – в его просторных кварталах обретались люди со всех концов Ойкумены, вершились судьбы, объявлялись войны и заключались мирные соглашения. Тридцать поколений его жителей были свидетелями мудрых правлений Совета четырех; более тысячи лет город не ведал ни войн, ни других бедствий.
Но времена изменились. Дозорные с юга доносили о армиях кочевников, что покрыли степи и пустыни сотнями всадников, словно песок морской, и копыта их лошадей смешали ковыль с песком. От их стойбищ веяло смертным жаром – здесь рекой лилась кровь, здесь жизнь не стоила ни гроша, а справедливостью была лишь сила и острый меч. Кочевники несли с собой смерть – быструю, нежданную, с привкусом золы и ужаса.
С севера же все чаще доносились слухи о пропавших в Долинах путниках, о диких зверях, покинувших холодные, снежные пространства и нападающих на людей.
А на востоке… Там давно крепло и ширилось государство местных, странных людей, которые звали себя детьми Неба, и поклонялись солнцу, звездам и небу, как величайшим богам. Великие маги были на их стороне, и все, кто бывал в тех краях, говорили о городах высотой до неба, и великих мастерах, способных воззвать к его природному огню.
Мир менялся, мир таил опасность, и требовал выступить с ответом, требовал отразить страх, но князь Южных народов, князь Осени чувствовал, что его время истекает, уходит водой сквозь пальцы, и не на кого опереться, не с кем вступать в бой.
Печальные думы затуманили чело князя, и он едва обращал внимание на толпы торговцев, заполнивших двор приема с своими дарами и прошениями. Дети… Он слишком поздно женился – слишком долго увлекался торговлей, слишком долго тратил свою жизнь на удовольствия, пока не встретил ее.
Марилла. Сияющее море. Прекрасная, юная, слишком необычная, слишком живая и страстная, слишком быстрая… Была – и вот уже нет. Время понесло, повлекло за собой, другие женщины поселились в его доме, и став князем через полгода после ее смерти, он женился на дочери своего народа – светловолосой, женственной, томно-изящной, такой, какой положено быть княгине. Она родила четверых сыновей, наложницы родили ему еще и трех дочерей. Большая, дружная семья. Жена и спутница, наследник и дети.
Но оставалась Эрлин. Юное создание, последним словом матери названная в традициях ее народа, гибкая, словно тростник, синеокая, с смоляными волосами – слишком, слишком похожая на ушедшую навсегда женщину. Вацлав знал, что любое внимание с его стороны к старшей дочери даст повод к ревности его жены – и все семнадцать лет делал вид, что ее не существует. Так было проще для всех.
Теперь Эрлин выросла, расцвела, превратившись в диковинный заморский цветок. Сыновья тоже начали вступать в пору зрелости. Вацлав – старший сын – уже год, как почти неотступно находился при отце, перенимая все тонкости обязанностей правителя и члена Великого Совета. Другие сыновья все еще находились при своих наставниках – их удел был в службе Городу, и они оттачивали военное мастерство. Его дети повзрослели, пришло время определять их судьбу, строить династические браки и связи…
Именно в этот момент князь почувствовал себя слабым и стареющим. Слишком не вовремя. Слишком рано. Приближалась старость, а мир вокруг ожил и потребовал своего – все требовало внимания, требовало сил. Князь Весны, между тем, целиком погряз в делах своего гарема – три сотни наложниц требовали внимания день и ночь. Князь Зимы был еще очень юн; он нуждался скорее в наставнике, чем в троне и проблемах, требующих мудрого решения. Оставались лишь двое – князья Осени и Лета, Вацлав и Эверт. На их плечах легли все тяготы времени.
Эверт был в расцвете сил и энергии. Образованный, мудрый не по годам, он был почти идеальным князем. Когда-то они с Вацлавом были ближайшими друзьями. Князь Лета был женат на Моргане, сестре матери Эрлин. И именно ее смерть, и последующий брак Вацлава разрушил отношения семей полностью. Моргана не смогла простить своему зятю ни смерти сестры, ни его отношения к дочери.
Приближалась беда, и Вацлав слишком хорошо понимал, что пришло время вспомнить старые связи, родство. Пришло время выдавать замуж Эрлину.
И упускать эту единственную возможность восстановить отношения с князьями Лета он не был намерен.