Давно хотелось написать этакий рассказик... Все валялись зарисовки на компе. После принятия законов, которые нас неуклонно приближают черти куда, я как-то обнаружила, что мы стремимся к Азии, с ее "уникальными ценностями в области прав человека", как говорил премьер-министр Малайзии, и ее ценностью личности хуже чем дерьма от скотины.
Глобализация, на самом деле, сейчас кажется не оруэловской, вовсе нет - она скорее похожа на советский Интернационал по духу, и нечто среднее между Китаем и Россией по форме, только с еще более жесткими законами. Оруэлл писал слишком элегантно и "джентльменски". Реальность проще, грубее, идиотичнее.
И ее даже в таких фиках не выпишешь.
Даже если очч много выпить
ЗЫ: иногда я даже порываюсь оформить произведения в виде фиков ХДДДД

Название: Лето 2017-го
Рейтинг: R
Жанр: гадание на кофейной гуще, слэш, ориджинал, тоска зеленая
Ворнинг: тоска и злость на нынешнюю жизнь в сочетании с прогнозом на будущее, в попытках создать анти-антиутопию-антиОруэлловщину. ну то бишь - что нито, что может быть вполне реально через несколько лет.

читать дальше***
Дождь падает с небес гигантскими потоками, словно над городом разверзлись все хляби небесные. Улицы покрылись километрами разрисованных зонтов, разрезанных линиями машинных крыш на половинки. Бегом, вдоль по набережной, ускоряя шаг, цепляясь за чужие зонты спицами. Расталкивая прохожих. Шаг, шаг, шаг. Толпа размытых лиц неожиданно обрывается, и вот оно - угол решетки, серая беспокойная вода, сливающаяся с серой стеной дождя и мрачными небесами. Место встречи изменить нельзя. Дождь и город - единственное, что маскирует лица совершенно точно и надежно. Даже здесь, в Китае. Особенно здесь.

Когда неделю назад по телевидению во всей Азии прошли новости, показавшие десять лиц, краткую биографию их и список преступлений, никто из нас не был удивлен. Этот мир не знает свободы, не ценит личность. Это мир с мертвой душой, подчиненный круговороту жизненных сил природы и обязанности служить государству. Каким бы оно не было. В жизни и смерти, и после нее. Пришло время. Мы побежали, как крысы, спасающиеся от потоков дождя. Зная, что конец близок, но оттягивая неизбежное. Наслаждаясь каждой минутой бытия. Россия, Белоруссия, Китай, Малайзия, Индонезия, Ирак, Иран - проще сказать, кто вне системы, чем перечислить обратное. Мир снова расколот на два полюса, и нам выпал явно не лучший вариант. Железный занавес опустился плотной стеной. Самолеты летают редко, и каждый пассажир на учете, корабли обыскиваются ищейками и сканерами. Но для нас даже те, кто возит пасссажиров мимо ворот системы, недоступны - при той цене, что дают за наши головы. Мы - последние из могикан. Разных рас, разной национальности. Мы боролись - и проиграли. Боролись против миллионов и миллиардов. Сочтено - взвешено - измерено.

Набережная заливается дождем, бунтующая река добавляет воды всплесками. Марк не может не прийти. Должно быть, его задержала толпа. Еще минут пять подожду, пожалуй... Мы встретились впервые пять лет назад. Все начиналось так невинно - переписка, дурацкие шутки, общие друзья, любимая музыка. Он жил в Европе, я - в России, и раз в три месяца мы встречались на нейтральной территории. Все изменилось, когда Россия вновь вернулась к холодной войне. Сначала американцам запретили усыновлять детей, затем ограничили выезд на Запад и въезд оттуда. Потом пошли экономические ограничения, статья за гомосексуализм в уголовный кодекс, статья о связи с иностранцами, статья о вольнодумцах и диссидентах, и наонец, статья о "попытках обсуждения свержения законного строя". Россия объединилась с большей частью азии в ЕАП - Единое азиатское пространство. И границы его захлопнулись, как дверцы мышеловки. Марк приехал в Россию еще в начале всех проблем. Приехал и остался, несмотря на мои слабые протесты. Однажды мы случайно забрели на встречу движения протеста - и это изменило нашу жизнь. Мы начали бороться. Бороться, чтобы проиграть. Но иначе было просто нельзя.

Когда мы стали всем друг для друга? Кажется, это был зимний морозный день... Снежинки прыгали по пальто, и на ресницах причудливо намерзал иней. Мы уехали в деревню - посмотреть на мою старую дачу. Краткий перерыв между правозащитными конференциями... Снеговики, бой снежками, догонялки, теплая печь - случайный поцелуй, тепло, охватившее целиком, до кончиков пальцев, до края дыхания. Сближение - в нем есть что-то особенное, в этом ощущении тела рядом, звуке голоса, в котором знаешь каждую ноту, прикосновении рук, которые знакомы - но неожиданно новы. Ближе, чем мы стали, быть невозможно - хотя мы давно мыслили и жили одним духом...
Наши отношения - особая часть жизни. Сама любовь в этом мире победивщего рационализма - уже сопротивление. Отдельная от наших будней, где рука об руку мы бились на копьях слов и поступков, где мешались сложные решения с суровой реальностью. Наедине друг с ним я всегда ощущала особенно остро - это наше, личное, наша особая реальность, одна на двоих. Я не уверена, что вообще можно так остро ощущать отношения - в обычной жизни, раньше, там не было такой обостренности чувств, казавшихся чем-то обычным, легкозаменимым, приходящим и уходящим с простотой любых жизненных событий. А сейчас... Сейчас в этом было все. Весь мир.

Прикосновение к плечу. Майя. Майя? Молчаливая скорбь в глазах, печальные слова, прозвучавшие молчанием в тишине - густой и черной, как сама безжизненность. Нет смысла ждать у решетки, глядя на серые сумрачные воды реки. Нет смысла ждать... Мы пошли сквозь толпу, через дороги и переходы, под бесконечными рядами разноцветных зонтов - в пустоте, ставшей разрывающе звонкой. Девять из десяти. Девять...

***
За последние годы я часто видела потери. Видела терявших людей. Безжизненные помертвевшие лица. В этом мире невыразительных лиц, где все фигуры сливаются в одну человеческую массу, несущуюся к "горизонту правосудия", они резко выделяются эмоциями. Мертвой горечью. Я нагибаю зонт, привлекаю Алекс к себе, закрывая ее лицо от любопытных взглядов. Лицо, ставшее символом борьбы - и первой добычей Азии. Всякий раз, когда я вижу своих товарищей, оплакивающих друзей и любимых, я с ужасом думаю - только бы не Эйко. Эйко. Я не могу ее потерять - не сейчас. Не сейчас... За три года борьбы ушли сотни наших товарищей. Многотысячное сопротивление превратилось в Десять - десять отважных и безрассудных личностей, кто все еще боролся, все еще негодовал. Уже не сила - символы. Марк и Алекс были нашим центром - стратеги и герои, самые известные герои планеты. Здесь о них говорят и думают тайком, опасаясь "жучков" и датчиков, на Западе о них пишут книги и благоговеют, словно перед живыми легендами. Эйко, моя дорогая Эйко, стала символом мудрости - ее речи всегда переворачивали сердца людей, меняли мнения толп. Когда мы еще не были словно зайцы, за которыми несется свора гончих, она порой появлялась на площадях, выступая с краткой речью, зажигая сердца надеждой. Теперь же мы бежали, бежали без оглядки, и она лишь иногда писала послания миру, разлетающиеся через интернет и самодельные листовки. Оставшиеся семеро были стражами и воинами в одном лице - на нас лежала ответственность за безопасность. Мы три года были одним целым, не потеряв ни одного члена команды - и вот, самое страшное свершилось, нанося жестокий удар...

Наше убежище - старый доходный дом, принадлежащий местному богачу и либералу, Жанг Ыо. Его заведения больше напоминают приюты бомжей - горы мусора, оплеванные стены, разбитые фонари. Но здесь не спрашивают документов, нет камер, пристально ищущих нарушителей режима. Здесь никто не будет искать нас. Бумажные занавески из газет на окне третьего этажа задвинуты. Эйко дома.
Лестница, вверх, пролет за пролетом - и в открытую дверь, в уже ждущие объятья. Как же я тосковала всю неделю разлуки, просыпаясь от самых мрачных снов, вздрагивая от мыслей, что я больше никогда не прикоснусь к ее руке, не сожму длинные тонкие пальцы, не почувствую тепло губ, и легкий шепот на японском больше не прозвучит ночной магией. Каждый раз, уходя на минуты, на часы, на дни - прощаемся навек, познавая все муки ожидания и потерь. Знакомое тепло, родное лицо, звонкий смех - кружение по узкому коридору, освещенному едва мерцающей лампочкой, и вот комната. Тусклый свет из закрытых газетами окон, кровать с продавленным матрацем, закиданная одеялами.

Я безумно соскучилась по прикосновению ее рук, по горячим поцелуям, похожим на прикосновения угольков к коже, по вкусу ее губ, ощущению дыхания... Месяцы, которые мы искали это убежище, были похож на пытку - всегда вместе, но всегда с дистанцией. Никто не должен знать о этой нашей слабости - мы не должны предоставлять и шанса дать слабину. Но от этого я не больна ей меньше. Я больна ей - каждой клеточкой моей крови, каждым уголком сознания. И я знаю - она отвечает мне. Тем же. Единственное личное, что принадлежит нам. Нам двоим.
Ловлю взгляд - напряженный взгляд карих глаз. У нас есть время - и я хочу смотреть, смотреть в ее душу, не останавливаясь, до самой глубины, находить там тысячи наших отражений, влюбляться снова и снова, словно мне опять семнадцать, и мы еще в начале нашего пути. Словно я студентка журфака, на практике в Токио, и это наша первая ночь - далеко от заметенной снегами России, где принимали первый закон, о запрете пропаганды таких отношений, закон, совершенно меня тогда не тревоживший - передо мной была женщина, с своими необычными, новыми, очаровывающими тайнами, и я открывала ее, словно затерянную землю обетованную, узнавала, словно впервые видела человека перед собой, вдыхая ее запах, словно я впервые получила способность дышать и чувствовать...
Поцелуи становятся все чаще, распространяясь по всему телу, словно раскаленная лава, и почему-то на самой вершине, закрыв глаза, я вижу зонтики - летний дождь, солнце, девушки, радующиеся весне, в легких платьях, с открытыми лицами, и бесконечные разноцветные шапки зонтиков... Поцелуи, легкие стоны, закрываемые прикушенной почти до боли рукой - в этих тонких стенах любые звуки слышны с удвоенной четкостью, - и она падает на перевернутую вверх дном постель.
Сзади ружейным выстрелом зазвучали аплодисменты. И не оборачиваясь, я уже знаю, что впереди.
Сочтено.
Взвешено.
Измерено.

***
Я Десятый. Последний из десяти.
Хотя никто из них не знал моего истинного имени. Не знал, кто я.
В любой группе, в любой системе есть плесень. Незаметная, похожая на остальных. Разъедающая до основания медленно и надежно.
Я был этой плесенью, этим дуновением ветра, что уничтожило остатки сопротивления. Я видел лично, как они пришли в зал суда - тени прошлой силы, живые мертвецы, одурманенные наркотиками. Суд был скор - они преступили все законы. Всех стран Единого пространства. И приговор был ожидаем - смерть через повешение.
Я видел, как по очереди их тела взвивались в воздух, прыгая на веревке, а следующий в очереди складывал руки в последней молитве. Эйко, усилием воли скинувшую туман сознания, прокричавшую пару фраз - разнесшихся по всем уголкам мира с прямой трансляцией казни последних из изгоев.
"Мы - люди. Люди! Мы созданы, чтоб быть свободными!"
Ее речь прервалась, и в мгновение маленькое тело японки заплясало в петле с прочими.
Я был там.
Я был всему виной.
И цианид станет моим единственным верным поступком.
Сочтено, взвешено, измерено...

***
Шло лето 2017 года...